Колдун и кристалл - Стивен Кинг

Началось все со стука в дверь.

Сюзан как раз закончила уборку, невелик труд, в доме всегодве женщины, когда в дверь постучали.

– Если это какой-нибудь лоточник – гони его прочь. –крикнула тетя Корд из другой комнаты, где она перестилала постель.

Но стучал не лоточник, а Мария, ее служанка изДома-на-Набережной. Пришла она с печальной вестью. Второе платье для праздникаЖатвы, шелковое, в котором Сюзан предстояло появиться на ленче во дворце мэра,а потом на Собрании, безнадежно испорчено, и вину за это могут возложить нанее, Марию. В результате ее могут выгнать с работы, а она – единственная опораотца и матери. Это ужасно, ужасно, ужасно. Не сможет ли Сюзан прийти вДом-на-Набережной? Пожалуйста?

Сюзан смогла, и с радостью. В эти дни она пошла бы кудаугодно, лишь бы не находиться с теткой в одном доме, не слышать еепронзительного, пилящего голоса. Чем меньше времени оставалось до праздникаЖатвы, тем меньше она и тетя Корд могли выносить друг друга.

Она оседлала Пилона, который отнюдь не возражал против того,чтобы нести по утренней прохладе двух девушек, и по пути Мария рассказала ослучившемся. Сюзан сразу поняла, что с работы выгонять Марию никто несобирается: маленькая черноволосая служанка обожала драматизировать самыепрозаические события.

Второе платье для праздника (его Сюзан классифицировала какСинее платье с бисером, первое, для завтрака – Белое платье с высокой талией ирукавами с буфами) держали отдельно от остальных: с ним еще было много работы.Каким-то образом платье оставили на ночь в примерочной на первом этаже, и тамего изжевали чуть ли не в лохмотья. Если б в этом наряде ей предстоялопоявиться у праздничного костра или на танцах после фейерверка, делодействительно бы приняло серьезный оборот. Но Синее платье с бисеромпредназначалось всего лишь для ленча, и за два месяца, остающихся до праздника,его вполне могли сшить заново. Только два месяца! Когда-то… в ту ночь, когдастарая ведьма признала ее непорочной, ей казалось, что до Жатвы еще целаявечность. И вот осталось только два месяца! Два месяца, и ей предстоит лечь впостель мэра. От этой мысли по телу пробежала дрожь.

– Мамик? – спросила Мария. Сюзан не разрешила обращаться кней «сэй», по имени Мария называть ее не решалась, поэтому девушки достигликомпромисса. Сюзан находила такое обращение забавным, учитывая, что ей едваперевалило за шестнадцать, а Мария была лишь на два-три года старше. – Мамик, стобой все в порядке?

– Прострелило спину, Мария, ничего больше.

– У меня тоже такое бывает. Может плохо кончиться. У менятри тетки умерли от чахотки, а начиналось-то все с болей в спине. И я всегдабоюсь…

– Кто сжевал Синее платье? Ты знаешь?

Мария наклонилась поближе к хозяйке и зашептала ей на ухо,словно находились они на людном рынке, а не пустынной дороге кДому-на-Набережной.

– Ходят разговоры, что сжевал его енот, забравшийся впримерочную через окно, которое мы открыли в самую жару и забыли закрыть наночь, но я заходила туда утром и знаю, чем там пахнет. Знает и Кимба Раймер,который приходил взглянуть на платье, перед тем как послать меня за тобой.

– И что ты унюхала?

Мария вновь наклонилась к ней и едва слышно прошептала, хотяее никто бы не услышал, говори она и в полный голос:

– Запах псины.

Последовала долгая пауза, а потом Сюзан расхохоталась.Смеялась до колик в животе, до слез, которые покатились у нее по щекам.

– Ты хочешь сказать, что В-в-волк… пес м-м-мэра, проник впримерочную и сжевал мое платье для… – Закончить фразу она не смогла. Смех непозволил.

– Да, – ответила Мария. В смехе Сюзан она не находила ничегонеобычного. Она вообще мало чему удивлялась, чем и нравилась Сюзан. – Но его-товинить нельзя, собака следует естественным инстинктам, если ее никто неостанавливает. Это служанки первого этажа… – У нее перехватило дыхание. – Янадеюсь, мамик, ты не скажешь об этом мэру или Кимбе Раймеру?

– Мария, что ты несешь? За кого ты меня принимаешь?

– Нет, мамик, я тебя очень ценю и люблю, но лучшеподстраховаться. Вот что я хочу сказать. В жаркие дни служанки иногдаперекусывают в примерочной. Она находится в тени сторожевой башни, это самаяпрохладная комната в доме, прохладнее даже зала приемов.

– Я помню. – Она представила себя за ленчем в изжеванномВолком платье и вновь захихикала. – Продолжай.

– Добавить больше нечего, мамик. – По тону Мариичувствовалось, что остальное она полагает слишком уж очевидным. – После себяслужанки оставляют крошки. Я полагаю. Волк их учуял, а на этот раз дверьоставили открытой. Покончив с крошками, он принялся за платье. Устроил себеужин из двух блюд.

Тут они рассмеялись вместе.

Но она не смеялась, вернувшись домой. Корделия Дельгадо,которая пребывала в полной уверенности, что счастливейшим днем ее жизни станеттот, когда она наконец выпроводит доставляющую столько хлопот племянницу задверь и в процессе дефлорации будет поставлена жирная точка, вскочила со стулаи метнулась к окну, как только услышала, приближающийся топот копыт. Сюзанвместе со служанкой уже два часа как отбыла для примерки одного из платьев.Корделия не сомневалась, что Сюзан возвращается, и могла дать руку наотсечение, что возвращение это не сулит ничего хорошего. В обычной ситуации этаособа в жаркий день не пустила бы любимую лошадь галопом.

Она наблюдала, нервно потирая руки, как Сюзан рывкомостановила Пилона, по-мужски спрыгнула на землю. Коса у нее расплелась,золотистые волосы, ее гордость (и проклятие) торчали во все стороны. Лицопобледнело, за исключением двух пятен румянца на скулах. Корделии это очень непонравилось. На тех же местах вспыхивал румянец и у Пата, когда он чего-тобоялся или злился.

Корделия стояла у раковины, кусая губы, все также потираяруки. Скорее бы, скорее выпроводить тебя из дома, думала она. «Ты еще ненабедокурила, не так ли? – прошептала она, когда Сюзан сняла с Пилона седло иповела жеребца в конюшню. – Не стоит тебе бедокурить, мисс Юная Красотка.Особенно сейчас, когда осталось совсем немного времени. Ой, не стоит».

Когда Сюзан двадцать минут спустя вошла в дом, от злости ираздражения тетушки не осталось и следа: Корделия запрятала их подальше, насамую верхнюю полку шкафа, как прячут опасное оружие, к примеру, револьвер. Онасидела в кресле-качалке, вязала, и на ее лице, когда она повернулась к Сюзан,не отражалось никаких эмоций. Она наблюдала, как девушка подошла к раковине,умылась холодной водой. А вместо того чтобы вытереться полотенцем, выглянула вокно. И выражение ее лица напугало Корделию. Девушке было явно на по себе, онабуквально не находила себе места. Корделия же относила все на счет детскихкапризов.