Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

Пушкин сказал.

Он посмотрел на нее, хотел что-то спросить, но не спросил. Лишь сказал:

— Я тебя защищать буду.

— Если человек честен — он уже наполовину счастлив.

— А в чем вторая половина?

— Во второй половине.

— Откуда у тебя такие хорошие мысли?

Тамара встала в позу, сделала глубокомысленное лицо и с выражением прочитала:

Несчастен, кто берет, но не дает взаимно, Я счастлив оттого, что брал, но и даю.

— Кто это сказал?

— Рудаки, известный таджикский поэт.

— Лауреат?

— Что ты! Жил в десятом веке нашей эры. У них был тогда расцвет культуры.

— Здорово!

— Это я взяла из книги «В мире мудрых мыслей».

— У тебя она есть?

— Я у подруги брала.

— А ты много знаешь. И про жизнь больше моего понимаешь.

— Я же с девяти лет без матери. — И рассказала ему про отца и мачеху, про дом в Ростове, про то, как отец водил ее к нотариусу.

Незаметно оказались у его дома. Он, конечно, позвал ее в гости.

Она отказалась.

— Ты с ума сошел. Первый час. И вообще я могу приходить к тебе только по делам.

— Почему это? Мой дом всегда для тебя открыт.

— А я не могу, — сказала Тамара и села на крыльцо.

Алик вынес одеяло, прикрыл Тамару от дождя.

Вдруг Тамара видит: к крыльцу идет женщина, идет, как в свой дом. Тамара испугалась и тут же узнала Марию Исааковну из проектного института. Оказывается, она соседка Алика, живет напротив, через кухню.

Мария Исааковна остановилась, смотрит на них сверху:

— Чего сидите под дождем? У меня бутылка шампанского есть.

Пошли в дом. Тамара выпила полстакана. Алик еще наливает.

— Алик, мне больше нельзя.

— Почему?

— Я буду пьяная, — и смеется тревожно.

Тамара все-таки выпила — смотрит, а Марии в комнате нет. Тамаре стало весело-весело. Села на тахту, поджала под себя ноги и беспричинно смеется. Алик сел рядом.

— Я хочу тебе сказать…

— Давай лучше за жизнь говорить. Расскажи что-нибудь веселое или грустное.

Они говорили и говорили. Потом Алик вышел на кухню, вернулся с раскладушкой.

— Четыре часа утра. Ты у меня останешься.

Тамара подумала и осталась. Ей было весело и ничуть не страшно. Алик постелил постель, потушил свет.

— Раздевайся. Я не смотрю.

Она юркнула под одеяло как была, не раздеваясь. Лежит в темноте, затаившись, и слушает.

Алик лег.

Она лежит и думает со страхом: «Сейчас полезет. Тогда все». А что «все» — она и сама не знала.

Так и заснула.

Теперь она его совсем не боялась. Бегала к нему, как в свою засыпушку № 5. И подумать только, за все время они ни разу не целовались даже.

Тамара решила подать заявление в заочный институт. Сначала думала на факультет журналистики: теперь мода такая — все идут в журналисты. Алик ее переубедил: «Иди в иняз. Я очень люблю иностранные языки».

Она написала заявление, побежала к Алику за учебником английского языка.

Он подошел к ней.

— Сначала давай поговорим.

— О чем?

— Так дальше продолжаться не может.

— Что — не может? — Она будто не понимала, а у самой туман в глазах сделался.

— Или — или! — сказал он требовательно.

— Что — или? — Она по-прежнему ничего не понимала.

— Или мы расстаемся, или женимся.

— Ах, вот как. Ты жаждешь со мной расстаться?

— Эх, Тамарка, — сказал он с печалью и сел на тахту, — и зачем я только тебя встретил?

Она тотчас перестала притворяться, села рядом с ним на гобелен, приказала жадно:

— Говори!

Он начал с первого дня творения:

— У меня сразу сердце упало, как только я тебя увидел в горкоме. Я не хотел встречаться. У меня строгая программа жизни составлена: университет, потом диссертация. Моя семилетка. А ты все мои планы поломала — за тобой бегаю. Не хотел тебя на воскресник звать, а позвал. Выйду из горкома — надо заниматься. А ноги сами в засыпушку вашу проклятую идут…

Тамара слушала, а в груди у нее прямо от сердца к горлу натянулась тугая звонкая струна, сердце запело на высокой стремительной ноте, а потом вылетело из груди и взвилось к звездам.

Алик уже дошел до современного положения и строил планы на будущее.

— Не могу бороться. Нам надо пожениться, чтобы от учебы не отвлекаться. Будем вместе учиться, вместе к экзаменам готовиться. Что же ты молчишь?

Тамара ничего не ответила, и они стали целоваться. Струна обвилась вокруг ее шеи, захлестнула горло, и она почувствовала, что задыхается, задыхается, задыхается, вот уже совсем задохнулась, умирает, умирает — о боже, о такой смерти можно только мечтать.

Вдруг она увидела над собой чужое