Ошибка президента - Фридрих Незнанский

– А снимочек тоже забираете? – огорчился старик. – Жаль. – Он вздохнул с искренним сожалением. – Вы будете смеяться над стариком, но он мне напомнил молодость. Фестиваль, лодочная станция на пруду, я в форме. Помните, тогда вся милиция была в сапогах? Приятно иногда вспомнить.

– Да, но фотографию я оставить не могу, – твердо скачал Турецкий. Он не стал объяснять старику, что иметь этот предмет опасно и учительница из Князева уже убедилась в этом.

– А жаль, – снова сказал старик. – Я же никому ее не покажу, да и кому показывать. Хотя, знаете, – продолжал говорить он, провожая Турецкого в прихожую, – я пару лет назад отправился в сентябре за грибами. То есть по мелочи я и здесь собираю, но это так, времяпрепровождение для развлечения. «Тихая охота», как писатели выражаются. А два-три раза за сезон отправляюсь я капитально, на промысел. Тут у нас лес, я вам говорил, но грибов-то нет, вернее, их много, да и грибников тоже немало. Так вот, я знаю очень хорошие места дальше, там, – старик махнул куда-то за окно, – у Озерецкого водохранилища. Добираться, конечно, неудобно. Оно и хорошо: мало кто добирается. А я с вечера последней электричкой до Кубинки еду, а утром топаю потихоньку, ищу попутку на Рузу. Последние годы плохо стало с попутками – не берут, все по своим делам торопятся.

«И правильно делают», – уже раздражаясь на болтливость старого опера, подумал Турецкий.

А тот продолжал:

– Ну, в крайнем случае первого автобуса дождусь. Ты, говоришь, грибник? Я тебя на следующий год обязательно захвачу. Такие места покажу! За Орешками будет поворот на Аннино. Вот там настоящий гриб и начинается. – Старик перешел на скороговорку, видя, что Турецкий оделся и собирается открыть дверь, чтобы уйти: – Вот, значит, набрал я белых полную корзину – дрянь-то всякую я не беру. Хватит, думаю. Выхожу на шоссе и топаю потихоньку. Смотрю, впереди мужик с корзинкой, наш брат – грибник. Подошел ближе, и кто бы вы думали – Попердяка!

– Кто? – переспросил Турецкий.

– Славка Тимофеев, растерялся старый опер,– ну этот-то, с вашего снимочка, как есть собственной персоной! Что эту девку на фотке изнасиловал и убил, а потом в Ташкент смотался, насилу его нашли.

– То есть тот, который изображен на фотографии? – Турецкий чуть не накричал на старика: – Так что же вы мне раньше не сказали, Петр Поликарпович!

– Так я же говорил, а вы заторопились, а я говорил, – оправдывался старый опер. – Это вы не слушали.

– Я думал, его в живых нет, так вы о нем рассказывали, – ответил Турецкий.

– Жив, не хуже нас с вами, – ответил Бобрецов. – Отсидел свое, вышел раньше и вроде как действительно завязал. Или так, по мелочи, но больше не попадался. Живет где-то в Можайске, на молокозаводе сторожем работает. Адреса он не сказал, да я и не спрашивал. Но если надо, найти-то можно, этот-то, чай, под своей фамилией живет.

Ира шла по Фрунзенской набережной, крепко держа рвущийся из рук зонт. Возвращаясь поздними вечерами после концертов домой, она, по собственному выражению, вечно тряслась как осиновый лист. Могла, конечно, из консерватории позвонить домой и попросить Сашу выйти навстречу, но как-то всегда думала – обойдется.

Вот и сейчас она твердо сказала себе, что, когда идет снег с дождем, уважающие себя насильники смирно сидят по домам. А не уважающие себя – тем более. Да и что за ерунда – пробежать двести метров до дома. Удивительное дело, Ирина ведь была далеко не трусиха, а в решительные моменты становилась смелой, даже отважной, но вот темных подворотен продолжала бояться… И ничего не могла с собой поделать. Стыд и позор. Рядом улица, по ней машины ездят.

До арки во двор оставались считанные шаги, когда, словно подслушав ее мысли, одна из этих машин неторопливо обогнала Иру и мягко притормозила возле тротуара. Впоследствии она не могла припомнить не то что ее марку, но даже и цвет. Просто большое пятно, темное, приземистое и блестящее. Молодая женщина как-то вмиг поняла, что это по ее душу, и сердце ухнуло куда-то в самый низ живота.

Открылась дверца, наружу выглянул незнакомый мужчина. Он был молод и явно находился в прекрасной физической форме.

– Ирина Генриховна, – негромко сказал он, – вы сейчас поедете с нами. Садитесь в машину.

Где-то рядом, почти над головой, светились знакомые окна. Но туда она уже не попадет. Никогда.

Ира мертвой хваткой вцепилась в ручку зонта. Так человек вцепляется в подлокотники зубоврачебного кресла, когда наступает пора судорожно разинуть рот и зажмуриться. Мокрый снег залеплял ее короткую шубку и сек обтянутые топкими колготками ноги, грозя испортить шерстяное синее платье, которое она надевала на концерты, но это уже не имело значения. Когда в новостях показывали очередной растерзанный труп, Ирина иногда думала: вот ведь утром человек одевался, ничего такого не предполагал, заправлял рубашку в штаны. Небось еще и перед зеркалом прихорашивался. Какой-то частью сознания она понимала, что бежать бесполезно. Кричать, видимо, тоже. Наверное, она все-таки попятилась к арке, потому что в машине стали открываться другие дверцы. Мужчин было четверо, считая водителя. Ну да – как раз место для третьего пассажира на заднем сиденье.

– Ирина Генриховна, давайте побыстрей и без глупостей, – сказал старший. – Лично мне хотелось бы обойтись без применения силы.

Не зря, наверное, говорят, будто кролик сам лезет в раскрытую пасть удава. Четверо спокойных, ничуть не суетившихся мужчин внушали Ире парализующий волю ужас. Как в дурном сне, она сделала маленький шаг вперед, ноги стали ватными.

– По-моему, дама не хочет с вами ехать, – прозвучал голос у нее за спиной. Четверо сразу уставились мимо Иры, у двоих руки инстинктивно метнулись в направлении внутренних карманов. Молодая женщина оглянулась.

Возникнув откуда-то из-под арки, к ним не торопясь шел человек, которого Ира, как и ту четверку, определенно видела впервые в жизни. Паралич внезапно прошел, ей захотелось разрыдаться от облегчения и повиснуть у него на шее, хотя на самом деле она понимала, что инцидент был далеко не исчерпан. Действительно, на лицах квартета отразилось лишь легкое раздражение. Старший извлек небольшую красную с золотым тиснением книжечку и помахал перед собой:

– Это видал? Не твоего ума дело, приятель. Свободен, гуляй.

Ира успела понять, что вновь осталась одна, но первый шок миновал, и теперь ее страх стал деятельным, помогающим в случае чего кричать и спасаться.

– Ка-акие люди приехали, – покачал головой мужчина, невозмутимо шагая вперед, – Только дама, по-моему, все равно с вами никуда ехать не хочет…

Он миновал Иру и, неуловимо сместившись, оказался между нею и похитителями. Старший отреагировал коротким приказом:

– Убрать.

Двое, стоявшие по эту сторону машины, дернулись исполнять… Ира ощутила у основания шеи жесткие пальцы – и растянулась на сером от снежной жижи газоне. Мелькнула мысль о порванных чулках, о задравшейся юбке. Зонт вылетел из руки, медленно откатился к стене и застрял, сломав несколько спиц.