Ошибка президента - Фридрих Незнанский

Далее были какие-то «дамские пальчики», арония и еще что-то загадочное английское «из графства Кент». Турецкому ничего не оставалось, как ходить по саду вместе с «Селедкиным» и время от времени кивать головой, произнося нечто нечленораздельное. В садоводстве он не разбирался и разбираться не желал, тем более сейчас, когда его интересовало совершенно другое.

– Ну-с, посмотрели, как живет оперуполномоченный на покое? – спросил Петр Поликарпович, промотав Турецкого по саду без малого минут сорок.

– Да, вы замечательно устроились тут, – с готовностью ответил Турецкий в надежде, что экскурсия закончилась.

– Это точно, – с энтузиазмом подхватил Бобрецов. – Когда я объявил своим, что буду жить здесь – за городом, они такой галдеж подняли: «Ты что, с ума сошел, это же Москва! Туалеты теплые!» И вот я здесь, и поверите ли, ни одной минуты не жалел, что я здесь, а не там, в теплом туалете. Ни одной минуты!

– Да, тут у вас хорошо, – поддакнул Турецкий.

– Вы еще не все видели, – засмеялся Петр Поликарпович. – А какой тут рядом лес замечательный! Триста метров от моего дома – и лес!

Турецкий порядком струхнул, решив, что сейчас «Селедкин» потащит его в лес. Он охотно верил, что он совершенно замечательный, но осматривать его, особенно не имея для этого подходящей обуви, ему совсем не улыбалось.

– Да у меня ботинки… – пробормотал он.

– Это не проблема! У меня множество сапог. У тебя какой размер? – поинтересовался «Селедкин».

Но Турецкий решил твердо противостоять походу в лес. Он считал, что, подробнейшим образом осмотрев сад, он уже выполнил свой долг вежливого гостя. Теперь пора было приступать к тому делу, за которым он и приехал.

– Я бы с радостью, но совершенно нет времени… Вы же сами знаете, в нашей работе так бывает, что каждая минута на счету. Следствие.

– Да-да, – с горячностью подтвердил Бобрецов, – жуткая жизнь, скажу я вам. Когда на пенсию уходил, думал, буду скучать, и представьте себе – не скучаю ни капли. Приплатили бы, не стал бы снова работать, такая, знаете ли, нервотрепка, хотя вы-то, конечно, знаете. Особенно теперь. Читаешь газеты, страшно становится. Уж казалось бы, я сам – милиционер, мусор, как раньше говорили, а и я в ужас прихожу. В наше время-то проще было, так мне кажется.

С этими словами Петр Поликарпович повернул к дому. Ободренный Турецкий двинулся за ним.

Дни в плену тянулись настолько медленно, что казалось, каждый состоял не из двадцати четырех, а по крайней мере из ста часов. Так обычно и бывает в заточении.

Никакого особенного давления на Президента не оказывали. В течение последних трех дней он не видел никого, кроме охранника, приносившего ему еду и забиравшего пустую посуду.

И в то же время давление происходило постоянно – ведь было достаточно включить радиоприемник, телевизор, когда там выступал лжепрезидент.

Этот человек, в отличие от настоящего российского главы, судя по всему, был очень даже не прочь показаться на публике.

«Артист», – смотря на его дурацкое, раздутое от важности лицо, думал Президент.

Сам он артистом не был ни в малейшей степени. Более того, слава, известность – те атрибуты власти, которые привлекают очень многих людей, оставляли его совершенно равнодушным. Более того, он скорее даже тяготился ими.

Он совершенно не выносил пристального внимания окружающих, а куда от него денешься, если ты глава государства. Это премьер-министр Исландии, говорят, ездит на работу в общественном транспорте, но там и население-то тысяч двести – меньше, чем у нас в каком-нибудь Владимире.

В нашем же отечестве люди, облеченные властью, да то же самое касается и видных артистов, певцов и прочих широко известных в лицо людей, фактически отделены от остального общества. И если попадаются людям на глаза, то те рассматривают их «как слона в зоопарке», по выражению самого Президента.

Вот это чувство, что ты перестал себе принадлежать, и угнетало его больше всего, с тех пор как он занял свой высокий пост. И никакого выхода не было. Он не раз делал попытки быть как все, вести себя как обычный человек – ничего не получалось. Пробовал ходить в закрытый теннисный клуб, а потом заметил, что служащие чуть не родственников своих водят– поглазеть на настоящего Президента. Как на чудище какое-то. Пришлось уйти из того клуба…

А как страдает Фаина. Ей пришлось бросить работу, потому что к ней постоянно подходили с просьбами, предложениями, идеями, – стараясь через жену повлиять на Самого. Видать, эти люди руководствовались пословицей «Куда шея, туда и голова». С подобными просителями также пришлось поступать довольно резко.

Все это вспоминалось теперь во время вынужденного безделья в запертой комнате.

Но чаще всего Президент думал о том, как могло случиться то, что случилось. Снова и снова он анализировал факты последних трех лет, а в особенности последних месяцев. Действительно, постепенно он начинал утрачивать чувство реальности, чувство единства со своим народом и страной. И от этого начинались тяжелое депрессивное состояние, эти мучительные бессонницы.

Все те, кто окружал его, казались какими-то ненастоящими, как будто это были не люди, а вырезанные из картона фигурки. Они старались сделать жизнь Президента беспроблемной, удобной. И действительно, жизнь становилась удобнее, потом еще удобнее, и постепенно Президенту начинало казаться, что его обволакивает вата. Что, начни он сейчас кричать, никто и не услышит.

Оставалась семья. Единственные живые люди. Но видеться с ними приходилось очень и очень редко.

Когда-то он увидит их снова?

Увидит ли?

«Нужно взять себя в руки, – сказал себе Президент. – Нужно собрать в кулак всю волю и не раскисать. Ведь на это и весь расчет врагов».

Российский Президент действительно был сильным человеком, весь мир был знаком с его фантастическим умением добиваться нужных решений, выигрывать, когда дело казалось окончательно проигранным, подыскивать самые неожиданные ходы.

Но все это происходило, когда игра шла в открытую. Что может сделать он сейчас, когда у него совершенно связаны руки?

– Ну и где она, ваша фотография? – спросил Бобрецов, когда Турецкий рассказал ему о своих приключениях в Князеве, опустив, разумеется, то, что лично у него были большие подозрения относительно этих Скронца и Пупоти.

Саша положил снимок на стол – не оригинал, а лазерную распечатку Моисеева.

– Да… Техника у вас теперь – позавидуешь! – сказал старик и стал внимательно разглядывать изображение; глаза его сразу же загорелись. – Ага, ну, конечно!.. Да-да, интересный у вас снимочек!

Он вылез из-за стола и отправился в спальню за очками. Водрузив их нанос, старик снова взялся за фотографию.