Чужая кожа - Ирина Лобусова

Но я молчала. Я не могла заставить себя произнести хоть слово. По сравнению с тем, что я открыла, что узнала, меркли все земные слова. Я не понимала, как он оказался там, в студии, ведь я вколола ему снотворное. Как он мог идти за мной по пятам?

Словно читая мои мысли, Сафин сказал:

— Я знал, что ты нашла потайную дверь в мою студию, когда оставалась здесь сама. После того, как ты ушла, я тщательно все обыскал и нашел шприц. Я понял, что ты собираешься уколоть меня снотворным и тайком пробраться в башню, в студию. Поэтому заменил снотворное в шприце на обыкновенную воду и притворился спящим. А до этого намеренно открыл тебе дверь. Я сам хотел, чтобы ты туда вошла и узнала правду. Поэтому я с такой легкостью и застукал тебя на горячем. А когда ты потеряла сознание от ужаса, перенес сюда.

Он выглядел как человек, не совершающий ничего страшного и не понимающий, как можно потерять сознание от ужаса, увидев простые фотографии на стенах. Как если бы все это было действительно так…

Тогда я решилась.

— Почему Вирг? Почему ты Вирг Сафин?

— Сафин — красивая восточная фамилия, подходящий псевдоним для творческого человека. Звучит и мужественно, и интригующе. А Вирг… Вирг — почти Вирджин. Virgin. Английское слово «девственница». Все это относится ко мне. Я не изученная, девственная часть старого мира. Я создаю новый мир, который не будет изучен никогда. И я создаю это со святостью, потому что в любой девственности есть святость. Я строю свой, особенный, девственный мир. Он идет рядом с этим, привычным и старым миром. Но входить в него не будет никто. Я прикасаюсь к святыне и создаю что-то новое. Я дарю человеку иллюзию свободы. И я единственный в мире, кто может это. Вирг — от Virgin. Потому и Вирг Сафин.

— Иллюзия свободы? Святыня? — его слова так сильно поразили меня, что я даже чуть-чуть приподнялась на локтях, — о какой святости и свободе ты говоришь? Ты?

— Я скажу тебе одну вещь. Кожа — единственное, что по-настоящему принадлежит человеку, и единственное, что остается с ним после смерти. Кожа — это то, что делает человека привязанным к человеческому виду, к человечеству. Освобождая его от этого тягостного покрова, от его единственного имущества, я делаю его абсолютно свободным. Бессмертным и бесплотным. Как Ангел.

— Ангел? Тот самый ангел, что висит у тебя на стене?

— Именно. Это был горький Ангел моего откровения. Я был в бездне отчаяния. Я пал духом. И тогда Ангел сказал: то, что ввергло тебя в отчаяние, сделает тебя бессмертным. Отнимая кожу твоего единственного любимого человека, я дарю ее тебе, и тогда ты станешь причиной человеческого бессмертия, а человек, благодаря тебе, станет абсолютно свободным. Разве то, что я делал, не заслуживает бессмертия?

— Нет. То, что ты делаешь, — смерть.

— А что такое смерть, как не переход из одного мира в другой? Даже самые маленькие несмышленые дети понимают, что глупо бояться смерти. Смерть — это свобода, переход ступеньки, граница нового мира. Я совершенно не боялся смерти, когда был ребенком.

— Ты не был ребенком. Оттуда вся твоя боль.

— Ты сама не понимаешь, что говоришь.

— Понимаю. Поэтому мне так больно.

— Тебе больно совсем не поэтому. Тебе больно потому, что грани твоего примитивного мышления расширяются, пытаясь открыть для тебя новые истины, а ты изо всех сил сопротивляешься и искусственно пытаешься их сузить. Это и причиняет тебе физическую боль. Я же перестал сопротивляться, как только горький Ангел познания постучал в мои двери. Я разрешил изменить мое мышление и с тех пор прекратил испытывать боль.

— А если я все-таки не буду так думать, что ты сделаешь? Убьешь меня?

— Я никогда не убью тебя, Мара. Я просто постараюсь сделать все для того, чтобы ты думала, как я.

— Я не смогу. Ты другой. Ты… из другого мира.

— Вот это ты правильно сказала. Я из другого мира. Но знаешь, я даже не подозревал, сколько всего обрушится на меня в мире этом, когда я попытаюсь применить к нему мой. Эти фотографии принесли мне деньги и славу. Я сам был потрясен. Значит, этот мир способен воспринимать то, что я делаю.

— Просто в нем никто не знает правду. Если бы кто-то ее узнал, от тебя отвернулись бы с ужасом и содроганием.

— Разве от того, что фотографии мои сделаны из человеческой кожи и с помощью человеческой кожи, они становятся менее прекрасными?

Я задохнулась от ужаса. Вирг Сафин насмешливо улыбнулся:

— Кстати, хочу тебе сказать, что я не убийца. Когда был в криминале — да, убивал. Сейчас же, когда стал знаменитым Виргом Сафиным, мировой звездой фотографии и современного искусства, я прекратил убивать.

— Что? — глаза мои полезли на лоб, — что ты сказал?

— Я убил только пытавшегося обмануть меня поддонка Кораблева, его дешевую девицу Марию и Комаровского, своего бывшего друга. Поверь, для них у меня была серьезная причина. Все они заслуживали такой казни. Кораблев пытался меня ограбить. Его девица смеялась надо мной. Мария предала меня, изменяя мне с моим же наемным работником. А Комаровский… Он тоже пытался меня предать. То же, что ты видела развешанным в студии на крюках… Эту кожу я купил в морге. Я стараюсь покупать кожу в морге. В подпольном, разумеется. Есть такой морг.

— Ты хочешь сказать, что убил не всех?

— Нет. Но я не невинный ягненочек. Кстати, если тебя интересует, убил ли я Алису Голубеву (я уверен, что ты про нее знаешь), то нет. Алиса убила себя сама. Она покончила с собой, так как была больна раком. Она завещала мне свою кожу. И еще — сделать так, чтобы никто даже не догадался о ее самоубийстве. Я так и сделал. Я забрал ее кожу, а потом расчленил части тела и разбросал их в разных местах чтобы, когда их найдут, никто и не стал бы допытываться об истинной причине ее смерти. Так, собственно, и произошло.

— Ты лжешь. Это не правда, да?

— Кое-что, конечно, не правда, ты угадала. Но во всех этих словах есть самая настоящая правда: Алису я действительно не убивал.

— Но ведь тебе пришло в голову снять с нее кожу…

— Это был Ангел. Виноват во всем был исключительно Ангел. Он заставил меня это сделать. Это было послание.

— Я не хочу тебя слушать!

— Все равно, тебе придется. Другого выбора у тебя нет. Если в современном искусстве в инсталляции можно использовать все, то почему нельзя делать фотографии из фотоаппарата, который покрыт частями человеческого тела? Почему тело человека нельзя использовать для того, чтобы снимать людей? Почему нельзя использовать то, что сделает эти фотографии самым прекрасным на свете?

— Прекрасным? Прекрасным потому, что ты использовал кожу тех, кого любил?

— Вроде того, — Сафин окинул меня тяжелым взглядом, — ты как-то странно выразилась. Но вроде того.

— Ты любил эту девочку, Марию Беликову?

— Женщины!.. Какая разница — любил, не любил? В самом начале — возможно. Потом — нет. По своему она была привлекательна. И в ней было то, чего нет в тебе. Какое-то особое сексуальное очарование невинности, что ли. Но, поверь, это быстро приедается. Поэтому все так и произошло. А вообще я не способен к любви. Я не предназначен любить.