Когда Венера смеется - Стивен Сейлор

Целий нуждался в золоте и взял его у Клодии — взял без свидетелей, обратите внимание. Доказательство, как скажет любой человек, особых дружеских отношений, существовавших между ними. Далее: Целий решает убить Клодию, добывает яд, подкупает сообщников и назначает время и место, чтобы передать яд тем, кто должен непосредственно пустить его в ход. Это свидетельствует уже о смертельной ненависти!

Все это дело, судьи, вращается вокруг Клодии, женщины высокого рода — и низкой репутации. Я вышел сюда не для того, чтобы раздувать скандал, и я не нахожу удовольствия в том, чтобы бросать тень на добродетельную римскую даму. Однако, поскольку весь нынешний суд, затеянный против моего клиента, вдохновляется этой женщиной и поскольку я обязан защищать моего клиента, мне ничего не остается, как ответить на обвинения настолько прямолинейно, насколько это в моих силах. И все же, говоря об этой женщине, я постараюсь не заходить дальше, чем нужно, чтобы отвести предъявленные обвинения. Говоря по правде, я чувствую необходимость очень внимательно следить за своими словами, раз веем известно о злосчастной вражде, что существует между мной и мужем этой женщины.

Тут опять раздался взрыв хохота. Цицерон сделал вид, что смутился.

— Я сказал «мужем»? Я хотел сказать «братом», разумеется; сам не знаю, почему я все время ошибаюсь, — он пожал плечами и улыбнулся: — Итак, примите мои извинения, судьи, за то, что я впутываю в это дело женское имя. Вот уж никогда не думал, что мне придется сражаться на суде с женщиной — особенно с этой женщиной, которая, говорят, становится подругой каждого мужчины, с которым встречается.

Он подождал, пока уляжется смех. Толпа опять сместилась, и я снова увидел Клодию. Лицо ее было неподвижно, но даже с такого расстояния я смог уловить тревогу в ее глазах. Только теперь она начала осознавать всю глубину ошибки, которая подвигла ее выставить свои обиды на Целия на публичное обозрение. Цицерон прочистил горло:

— Позвольте мне начать с вопроса к этой даме: следует ли мне отчитать ее в строгой манере наших предков или в более мягком, более умеренном тоне? Если она выберет первое, то мне придется призвать из царства мертвых дух кого-нибудь из тех суровых бородачей, что взирают на нас со своих древних пьедесталов. Почему бы не одного из основателей рода самой этой дамы? Аппий Клавдий Слепой как раз подойдет, поскольку ему не придется страдать. глядя на нее.

Раздался смех, затем возгласы одобрения, когда Цицерон вошел в роль слепого предка, сузил глаза, вытянул руки и заговорил трагическим голосом:

— «Женщина! Какого рода дела могли быть у тебя с таким человеком, как Целий, который гораздо моложе тебя? Почему ты была либо так близка с ним, что дала ему золото, либо столь враждебна ему, что боялась яда? Где твоя гордость, где твое чувство приличия? Разве ты не знала, что твой отец, дядя, дед, прадед, прапрадед, прапрапрадед и отец прапрапрадеда служили консулами? Или ты забыла, что была женой, пока он был жив, Квинта Метелла Целера, человека, который добродетелями превосходил всех прочих людей? Как случилось, что ты, произошедшая из столь великого рода и через брак породнившаяся с другим не менее прославленным родом, связалась с этим юнцом, Марком Целием? Разве он был родичем, свояком, близким другом твоего мужа? Ничего подобного. Какие причины заставили тебя так тесно втереться в его жизнь кроме своенравного желания удовлетворить свой ненасытный аппетит его молодой плотью?»

Продолжая изображать Клавдия, Цицерон покачал головой и стал говорить дальше:

— «Если пример мужей из нашего рода не производит на тебя должного впечатления, то, может, хоть женщины смогут пристыдить тебя. Вспомни о Квинте Клавдии, доказавшей свою чистоту тем, что она спасла корабль, доставивший в Рим статую Великой Матери богов, чей праздник мы отмечаем сегодня. Или о другой Клавдии, знаменитой деве-весталке, закрывшей своим чистым телом отца от ярости толпы. Почему тебя привлекают пороки твоего брата, а не добродетели твоих предков? Для того ли мы, знаменитые Клавдии древности, расстроили мир, предложенный Пирром, чтобы ты изо дня в день заключала союзы позорной любви? Для того ли мы провели воду, чтобы ты пользовалась ею в своем мерзком разврате? Для того ли мы проложили дорогу, чтобы ты разъезжала по ней в сопровождении мужей чужих жен?»

Суровый тон Цицерона быстро пресек смешки в толпе слушателей. Он опустил руки и посмотрел прямо на Клодию, которая ответила ему откровенно злобным взглядом.

— Теперь я говорю от своего имени и обращаюсь прямо к тебе, женщина. Если ты и дальше будешь настаивать на своих показаниях, тебе прежде всего придется объяснить, как такая большая близость между вами вообще могла иметь место. Обвинители по твоему наущению твердят нам во все уши целый список заученных фраз: о развратных оргиях, о попойках на взморье, о ночных пирушках, о танцах на рассвете, о бесконечных пьяных бесчинствах. Или ты думала, что тебе удастся доказать бесчинства Целия без того, чтобы выставить под пристальный взгляд суда собственные бесчинства? Ты безумна, если полагала так. Вижу по твоему лицу, что ты предпочтешь избежать этого неприятного зрелища. Но слишком поздно уже поворачивать назад!

В течение некоторого времени Цицерон и Клодия в упор смотрели друг на друга под пристальным взглядом слушателей. Затем он отступил на шаг назад и смягчил выражение лица. На губах его появилась ласковая улыбка.

— Но я вижу, суровые наставления не очень тебе по душе. Что ж, оставим этих неотесанных предков и их прямолинейную мораль. Я буду говорить с тобой голосом более приятным — попробую вразумить тебя от лица твоего любимого младшего брата. Это будет подходяще. В вашем роде он самый изящный. И никто не любит тебя больше, еще с той поры, когда вы были детьми. Неужели до сих пор его мучают ночные страхи, из-за которых он мочится в постель, если он все еще ложится слать вместе с тобой? Жаль, что он занят сегодня подготовкой праздника и не может быть здесь, рядом с тобой. Но я легко могу себе вообразить, что бы он тебе сказал.

Тут Цицерон жеманно улыбнулся и взмахнул руками в судорожной манере, в то время как толпа визжала от смеха.

— «Ах, сестра, сестра, в какую беду ты впуталась! К чему все эти безумства? Или ты сошла с ума? Да, знаю, знаю, ты приметила юного соседа — молодого, статного, поразившего тебя красивым лицом и глазами. Вид его заставил закипеть твою старую, усталую кровь. Ты захотела видеть его почаще — видеть каждую частицу его