Деревянная книга - Юлия Гнатюк

Немилосердная яркость света постепенно ослабла и перешла в сияние солнца, ласково освещавшего лес и тропинку, по которой шли двое мальчишек. Один из них, курчавый и темноволосый, обернулся и произнес, радостно улыбаясь:

– А ты говорил, что мы не встретимся!..

Затем последовал черный провал. Потом за порогом боли, а может, и смерти, стали возникать другие видения, которые приходили из ниоткуда и жили какой-то своей, только им ведомой жизнью. Высокий худощавый старик с чубом что-то поясняет русоволосому подростку, делая при этом замысловатые и плавные движения тяжелым обоюдоострым мечом. Подросток рыдает от безутешного горя на пепелище, сжимая в руке закопченный амулет. Из осеннего леса, шурша опавшей листвой, выдвигается странный отряд всадников в простых холщовых одеждах, мужчины вооружены копьями, рогатинами и топорами. Вслед за конным разъездом катятся телеги с женщинами, стариками, детьми, домашним скарбом и овцами со связанными ногами. Оглядываясь по сторонам, люди стремятся поскорее проскочить открытое пространство.

Невиданный город с удивительными домами вдруг приходит в смятение, земля ходуном ходит под ногами, покрывается трещинами, и жители бегут к морю, спасаясь на парусно-гребных судах, таща за собой детей, скарб, блеющих и ревущих от страха животных.

Суда один за другим торопливо отчаливают от зыбкой тверди, которая неожиданно быстро начинает погружаться в морскую пучину. Высокий, почти правильный конус горы извергает клубы огня и дыма, раскаленные камни с чудовищным гулом и грохотом летят на зеленые склоны и красивые строения, довершая скорую гибель острова, только что полного жизни.

Казалось, картины, словно повинуясь движению невидимого маятника, появлялись только для того, чтоб наполнить мозг чувствами ужаса и страдания, накалив их до состояния внутреннего взрыва, за которым вновь наступал абсолютный Свет и абсолютная Тьма. Сколько так продолжалось, неведомо, – день, год, столетие, вечность…

Но однажды неумолимый ход маятника дал сбой.

Когда огненный смерч вновь ворвался в укрытие и страшный толчок ударил в грудь, лишая дыхания, из горла впервые прорвался крик:

– А-а-а! А-а-а-а! – пальцы судорожно ухватились за что-то, пытаясь удержаться.

– Тише, тише, успокойтесь… – чьи-то ласковые руки вытерли лоб приятно-холодной влагой.

Появилось странное ощущение панциря, внутри которого было много пустого места, и только где-то посредине, съежившись в маленький комочек, притаилось собственное «я».

Кто «я»? Этот вопрос еще не возникал, просто появилось ощущение присутствия в этом комочке себя, как живого существа. Именно понимание себя, как живого! Это существо еще не мыслило, не говорило, оно ничего не знало и не умело, оно просто было, как простейшая клетка, инфузория, бактерия.

Внешние звуки голоса воспринимались, как приятные волновые колебания. Настолько приятные, что маленькому существу захотелось потянуться и распрямиться. Оцепенение, полностью сковывающее все члены, стало ослабевать, мышцы обмякли, и существо начало разрастаться, заполоняя прежний объем тела. Когда оно вошло в руки-ноги, заполнило голову, в мозгу что-то сработало, и открылись глаза. Они некоторое время смотрели безо всякого выражения. Потом заработала некая внутренняя линия связи и стала поступать информация. Мозг, как застоявшийся механизм, иногда «проскакивая вхолостую», все же стал выдавать расшифровку действительности. Вначале предметы проступали, будто в жидком мареве, и потому определить их назначение было трудно. Маленькое солнце тускло сияло неподалеку. Оно было совсем крохотное, это солнце, подвешенное под выбеленным потолком. Белое ложе, а рядом кто-то в голубом, кажется, женщина… Да, женщина, ладная такая, улыбается, смотрит на него, что-то говорит. Как приятно, хотя он ничего не понимает…

Вокруг полно неведомых коробов, к которым тянутся странные гладкие верви, белые и черные. А некоторые и вовсе прозрачные, даже видно, как внутри этих чудных жил неспешно течет вода. Иные из загадочных коробов блестят, будто лезвия клинка или топора. Стой, вспомнил! Топор – и страшная боль в затылке, потом провал. Я лежу, упав на траву около реки. Почему-то вижу себя сверху. Двое мужей крадутся к моему бездыханному телу, тащат его к воде, укладывают в небольшую лодку и отталкивают от берега. Как же я попал сюда и что за странное место? Сколько времени прошло после того, как я пал от топора княжеского?

Постепенно начал понимать речь женщины. Но она почему-то называет его чужим именем…

Последние моменты убийства вновь стали разворачиваться перед глазами, больной часто задышал, задергался. Медсестра сделала укол, и пациент погрузился в тяжелый сон.

Когда пришел в себя во второй раз, способность мыслить восстановилась быстрее. Он ощутил боль, увидел бинты – спеленатым было почти все тело. Прозрачный раствор по трубке медленно вливается в вену на левой руке, игла закреплена лейкопластырем. Госпиталь? Больница? Что произошло: катастрофа, болезнь, несчастный случай? Кем он был? Постой, кажется, военным… Нет, он точно знал, что того офицера убило… ракетой из гранатомета… Она взорвалась прямо возле укрытия…

В голове шумело, звенело, давило, изнутри поднималось противное чувство тошноты. Обожженное искалеченное тело давало знать о себе целым букетом болевых сигналов, что именно болит, понять было невозможно.

В это время открылась дверь, и в палату вошли несколько врачей – утренний обход. Первый, мужчина средних лет с залысинами, очевидно, старший, бодро приветствовал Чумакова:

– Ну, как дела, герой? Пришел в себя, молодцом!

Затем, повернувшись к сопровождавшим, коротко охарактеризовал:

– Множественные осколочные ранения, прооперированны два ребра, ключица, левую ногу по кусочкам собирать пришлось… В рубашке родился, с того света, буквально с того света, дорогой мой, выкарабкался, так что держись теперь…

Бесцеремонно осмотрев и ощупав, продиктовав медсестре назначения, доктор круто развернулся и стремительной походкой направился к двери. За ним, как хвост за кометой, потянулись остальные люди в белых халатах.

Почти сразу после того, как Чумакова перевели из реанимации в общую палату, явились первые посетители. В дверь тихо проскользнул коренастый пограничник в белом халате, накинутом поверх камуфляжа. Чумаков сразу узнал капитана Козуба Юрия Сергеевича. Следом вошел худощавый офицер. Это был командир третьей заставы, той самой, где разгорелся бой.

Командир заставы горячо пожал руку Чумакова:

– Товарищ майор! – голос и некоторая торопливость в движениях выдавали его волнение. – За всех моих… в общем, от всей заставы вам и вот капитану огромное спасибо, вовремя подоспели… Тут вот фрукты, поправляйтесь скорее!

Он подхватил толстый портфель, щелкнул замками и стал извлекать краснобокие яблоки, хурму, а затем и длинную, похожую на мяч для игры в регби, душистую азиатскую дыню, казавшуюся по размерам больше самого портфеля.

– Вчера наш пограничник из госпиталя выписался и сообщил, что «геройский майор» в себя пришел, вот мы и примчались… – заключил командир заставы. Он вел себя так, будто Чумаков отлеживается тут после элементарного гриппа и скоро будет как огурчик. За это Вячеслав Михайлович был благодарен ему, а также сдержанному Козубу.