Исчадия разума - Клиффорд Саймак

— Но если вы не хотите ни исследовать, ни посетить то время…

— В этом именно и состоит суть нашего подхода, — отрезал Хотчкисс. — Мы вовсе не хотим туда проникнуть, но не желаем, чтобы это сделал и кто-нибудь другой! Вот зачем нам нужны эти исключительные права!

— Не понимаю, — вмешался я. — Это же та временная область, в которой, как мне кажется, для любого богослова столько интересного материала! Ведь едва ли кто-нибудь знает достоверно…

— Именно в этом и заключается суть, — отрубил Хотчкисс, — Вы попали в самую точку наших соображений. Ведь историческая достоверность личности Христа всегда была под вопросом. О Нем лично очень мало известно. Имеется лишь одно или два упоминания историков, да и те могут оказаться поздними вставками в тексты. Мы не знаем ни точной даты, ни места Его рождения. Принято повсеместно считать, что Он родился в Вифлееме, но даже по этому поводу имеются сомнения. То же относится к любому отрезку Его жизни. Некоторые исследователи вообще ставят под вопрос, существовал ли такой человек. Но в течение веков предания, связанные с Ним, были приняты, обрели почву, структуру, стали самим существом христианской веры. И мы желаем сохранить ее в том же виде. Любая попытка заглянуть в это прошлое может разрушить здание Учения, возводившееся в течение веков. И может привести к неподобающим последствиям. Что случится, по-вашему, если обнаружится, что Он родился не в Вифлееме? Что тогда делать с Рождеством? А что, если не найдется доказательств поклонения волхвов?.. — Он остановился и оглядел нас. — Вы понимаете меня? — вопросил он.

— Мы можем понять вашу точку зрения, — ответил я, — Но нам хотелось бы над ней поразмышлять…

— Прежде чем вы решите — дать нам просимые права или нет?

— Да, что-то в этом роде, — подтвердил я. — То, что вы просите, может у многих вызвать ощущение захлопнутой перед их носом двери.

— Никоим образом не разделяю вашего мнения, — отпарировал Хотчкисс. — Оно подразумевает лишь то, что наша вера слаба. Но истина заключается в том, что наша вера самодостаточна, и настолько, что мы допускаем безупречность христианства, даже зная, как мало известно о Господе и что даже это малое может оказаться недостоверным. И вот что нас пугает: история, известная нам сейчас, может быть разнесена на кусочки «исследователями». Ведь даже само христианство разорвано на лоскутки. Благодаря своему открытию вы держите в руках устрашающую по мощи возможность. И мы хотим вам хорошо заплатить, чтобы вы ее не использовали.

Райла вдруг спросила:

— А нельзя ли уточнить, кто это «мы»? Вы употребляете это местоимение. Так кто же под ним подразумевается?

— Мы — это комитет, — ответил Хотчкисс, — составленный в срочном порядке. В него вошли те, что раньше других осознали опасность, узнав об открытии возможности перемещений во времени. Мы получили реальную поддержку или обещание поддержки от большого числа христианских общин. Мы также развиваем контакты с теми, от кого ожидаем дополнительной поддержки…

— Вы имеете в виду поддержку финансовую?

— Да, мадам, финансовую поддержку. Это начинание требует денежных вложений. Я полагаю, они понадобятся и для оплаты лицензии.

— И в весьма ощутимом количестве, — заметила Райла.

— Если мы вообще решим продать такую лицензию, — добавил я.

— Обещайте мне лишь одно, — произнес Хотчкисс, — По крайней мере уведомьте нас, если вы получите другие предложения по этой эпохе. А в том, что они поступят, я нисколько не сомневаюсь! Дайте нам возможность узнать о содержании таких предложений.

— Не уверен, что мы могли бы дать вам такое обещание, — ответил Бен. — Скорее, наоборот, я уверен, что мы не можем вам этого обещать. Но само ваше предложение мы рассмотрим.

Стоя у порога дома и глядя, как они с Беном отбывают в Виллоу-Бенд, я вдруг ощутил какой-то страх. Их позиция, их точка зрения были почему-то неприемлемы для меня, но я не мог бы четко проанализировать или определить, почему у меня возникло чувство отвращения. Ведь я и сам полагал, что определенные области истории должны оставаться «заповедными» и вхождение в них будет запретным. И значит, я, вопреки тому, что испытываю сейчас, должен был бы с симпатией отнестись к этим визитерам. Ведь многое из того, что погребено в прошлом, должно так и оставаться в нем погребенным!

— Эйза, о чем ты задумался? — спросила Райла.

— Не по душе мне все это, — сказал я. — Не знаю сам почему, но они мне антипатичны.

— Я ощущаю то же самое, — подтвердила Райла. — Они говорят о «хорошей оплате». Но я не думаю, чтобы эти люди были горазды на что-нибудь путное. Назовем им миллион, и они падут бездыханными…

— Поглядим, — заключил я, — Мне вообще претит иметь с ними какие бы то ни было дела. Они произвели на меня впечатление нечистых на руку. Хорошо бы узнать, что по этому поводу скажет Кортни.

Еще две группы сафари прибыли и отправились в меловой период. Четвертая заехала через четыре дня после них.

Стиффи неуклюже взобрался на холм с визитом к нам. Райла предложила ему пучок салата-латука и несколько морковок, завалявшихся в холодильнике. Он с удовольствием зачавкал морковью, а салат отверг. Я отвел его обратно в долину, слушая его пыхтение и бурчание всю дорогу.

Я снова пошел к Кошачьему Лику. В Мастодонии его не оказалось, он почему-то расположился почти на земле в саду старой фермы. Мы немного побеседовали, хотя это было и не очень легко. Зато «посидели» вместе, испытывая взаимную симпатию, и это, по всей видимости, его вполне устраивало. Странно, но такое «общение» стало удовлетворять и меня самого. Контакт с ним каким-то образом улучшал мое самочувствие. И у меня возникало довольно занятное чувство, что Лик пытается говорить со мной… Я не знаю, чем именно это чувство вызывалось, но впечатление, что он пытается наладить мысленную связь, становилось все сильнее…

Мне вспомнилось, как мальчишкой я частенько ходил поплавать в речушке Тоун-Крик[24]. Это название казалось забавным, ибо никаких форелей там и в помине не было. Возможно, в дни первых поселенцев-пионеров впервые появившиеся здесь белые люди и увидели в этой речке форелей. Она впадала в основную реку Виллоу-Бенда чуть повыше городка и была совсем небольшой, почти струйкой. Но перед впадением в реку Тоун-Крик образовала заводь, в которой нам наши родители, пока мы были слишком малы для плавания в реке, разрешали плескаться. Глубина заводи не превышала трех футов, и течения там почти не ощущалось. И мы, детишки, любили, забавы ради, делать вид, что тонем. Те летние ленивые дни были так прекрасны, хотя еще больше мне запомнилось в них другое: как я один пытался удержаться на плаву в более глубоких участках заводи, а потом заплывал в мелководье у самого ее края и оставался лежать там неподвижно — голова на песчаном берегу, а туловище вытянуто под водой.

Хорошо было лежать так, иногда забывая, что у тебя есть тело! Вода была достаточно глубока, чтобы оно в ней висело как бы в невесомости и чтобы его можно было совсем не ощущать. В той заводи было полно рыбьей мелюзги, мальков длиной всего в два-три дюйма, и когда я там оставался достаточно долго и не двигался, они начинали тыкаться в кончики пальцев на моих ногах, словно целуя их своими крошечными ротиками. Я думаю, их привлекала шелушащаяся кожа, а может, и маленькие струпья. У нас же всегда на ногах были эти струпья, поскольку мы шлялись босиком и вечно саднили ноги, натыкаясь на какие-нибудь колючки. И наверное, рыбешки считали эти запекшиеся корочки и отшелушивающиеся кусочки кожи весьма желанным для себя лакомством! Но как бы то ни было, лежа там, я явственно ощущал их нежные прикосновения к моим ногам, и в особенности к кончикам пальцев. Мне хотелось смеяться, как от щекотки, и все мое нутро бывало охвачено какой-то искристой радостью от столь сокровенной близости к этим крошечным тварям!