Записки беспогонника - Сергей Голицын

Клеветать на других и подсматривать было любимым занятием старшины. А на самом деле однажды Харламов с Монаковым принесли мне литр самогону и, зная, что у меня под топчаном хранится селедка, умоляли меня достать хотя бы одну, но я даже хвостика им не дал.

Мой хозяин сделал 3 кило мази, а для большей крепости влил туда еще пол-литра первачу.

Я собрал всех девчат в бане, научил их, как надо натираться, и три дня подряд они туда ходили. На третий все их вещи были прожарены и прокипячены, а сами девчата вымылись.

— Ну как? — спросил я Нюру Бахтину.

— Спасибо вам, мы теперь спим спокойно.

А в других взводах, как медики ни старались, отдельных девчат так до конца войны вылечить не смогли.

Оставшуюся мазь я еще долго берег и уже в Белоруссии вылечил одно семейство, за что получил литр самогону.

Эта история с излечением девчат дошла даже до УВПС-25, и главный врач — капитан медицинской службы — иначе милейшая Софья Ардалионовна Смиренина — при встрече очень меня благодарила.

С того дня личики девушек повеселели, они даже порой стали кокетничать. А Ванюша Кузьмин повадился подолгу стоять у крылечка вместе с белокурой Наташей Мишиной.

И тут как раз впервые за войну в нашей роте были получены вместе с бушлатами и ботинками также и юбки. В мой взвод полагалась только одна, а в списке на получение юбок стояли: Лидочка, Анечка, Ольга Семеновна, Даша и ППЖ старшины, словом придурки. Я пошел к Пылаеву ругаться и сумел вытянуть у него еще две юбки, предназначавшиеся Ольге Семеновне и старшиновой ППЖ, чем вызвал бурю негодования.

Больше никто из девушек 1-го взвода не убегал.

В нашей роте появилась новая медсестра — жена парторга ВСО Проскурникова Инна Константиновна. Была она поблекшая, сухопарая, но чрезвычайно энергичная женщина.

На первых порах я с ней подружился: оборудовал ей прекрасный медпункт и нашел квартиру, где она могла наслаждаться со своим парторгом.

Еще никто не догадывался об особенностях ее характера, жертвой которого впоследствии сделался и я. Она была истеричка, столь бешеная, о каких я и не слыхивал, и чуть что оказывалось не по ней, принималась визжать и лезла в драку. Первая ее драка была с нашим ротным парикмахером Загинайкой, о котором я еще ни разу не упомянул.

А был он личностью примечательной и парикмахерским искусством владел в совершенстве. Он наизусть знал, у кого в роте какой характер имеет щетина на подбородке. У него хранилась целая коллекция бритв, и той, какой он брил меня, он не стал бы брить помкомвзвода Харламова. Для Пылаева у него береглась особая бритва. Работники ВСО, появляясь в нашей роте, обязательно стремились побриться и тщетно заманивали нашего знаменитого парикмахера в свой штаб, но Пылаев ни за что его не отдавал. Могу сказать, что Загинайко не брил, а ласкал подбородки и щеки; такие парикмахеры встречаются очень редко.

Но был он не только парикмахером, а еще и уркой, иначе говоря, высококвалифицированным вором. Как-то за самогоном он признался, что если суммировать все приговоры судов над ним, то наберется лет 40. Несколько раз он бегал из лагерей. Война освободила его, и он из Воркуты попал в нашу роту. Свои блатные замашки он изредка проявлял, таща, что плохо лежит. У моего коробковского хозяина из сеней, запертых на два замка, пропало три гуся, кроме Загинайки, некому было открыть и вновь запереть эти замки.

Однажды мимо Коробков проводили партию пленных немцев. У одного из них, одетого не в зеленую, а в рыжую шинель, были отморожены ноги. И Загинайко договорился с конвойным отдать ему этого немца, которого он, под предлогом показать врачу, увел в кусты и хладнокровно зарубил лопатой, а шинель надел. Всю зиму труп валялся в кустах.

Впоследствии Загинайко женился, взял девушку из ВСО. Потом его жена забеременела и была отправлена на родину. Когда война кончилась, его вытащили-таки в ВСО. Он поехал в отпуск к жене, там с ней рассорился, взял от нее двухлетнего сына и привез в часть. Он трогательным образом заботился о мальчике, кормил его, купал, стирал на него. Когда я демобилизовался и пришел к нему в парикмахерскую побриться в последний раз, юркий малыш все вертелся под стульями и забавлял посетителей. Получив при демобилизации солидную сумму, я устроил при ВСО небольшое выпивание, на которое в числе прочих позвал и Загинайку. Прощаясь, он мне сказал, что был очень тронут моим приглашением, и пожелал мне счастья.

А все-таки, как же Инна Константиновна подралась с Загинайкой?

Придется сперва начать издалека. В начале февраля, в 2 часа ночи, когда я мирно почивал в своей коробковской квартире, вдруг раздался ужасный стук в окно. Я выглянул и увидел нашу вестовую Дашу.

— Скорее, скорее, капитан вас требует.

Я быстро оделся и поспешил к Пылаеву. Там уже сидели помкомвзвода Харламов, старшина и парторг Ястреб. Ждали Инну Константиновну. В кухне стоял с автоматом наперевес курьер из ВСО.

Пылаев, как всегда покашливая, начал читать вслух послание майора Елисеева, в котором объявлялась беспощадная борьба со вшивостью, так как из УОС-27 приезжает главный врач подполковник медицинской службы Хаит (за глаза его называли несколько иначе). Если при обследовании бойцов подполковник обнаружит хотя бы маленького вшиненка, Пылаеву, Инне Константиновне, мне, Харламову и старшине угрожают жестокие наказания. Елисеев приказывал постричь и выбрить, как было написано в бумажке, все «волосистые места».

За другие взводы Пылаев не боялся, они за четыре километра и туда подполковника не повезут. Он приказал: на завтра все работы в 1-м взводе отменить, немедленно послать в Пищики трех бойцов топить баню и вошебойку. Старшине со своими придурками до зеркального блеска вычистить и вымыть стены, полы, потолки и все оборудование столовой, кухни, кладовой и штаба.

Харламов и я решили разделиться. Он остается в Коробках и будет отправлять бойцов в баню по очереди, по отделениям, проследит, чтобы забирали с собой для прожарки все свое барахло. А я с утра, еще раньше Инны Константиновны и Загинайки, пойду в Пищики, весь день проведу в бане и буду проверять, чтобы все бойцы были пострижены и побриты абсолютно везде, чтобы их барахло было прожарено, чтобы, как говорил товарищ Сталин, «классовый враг был бы уничтожен в корне».

Утром в 7 часов я прибыл в баню. К моему удивлению и негодованию ни Инна Константиновна, ни Загинайко не явились.

Когда пришло мыться первое отделение, я задержал всех бойцов после мытья, приказал одежду им не выдавать, а в Коробки послал быстроногого Кузьмина с запиской.

Он вскоре вернулся, принес от Загинайки машинку и бритву, но сказал, что ни тот, ни Инна Константиновна не придут, так как они чуть не порезали друг друга.

Значит, задачу санобработки, возложенную на нас троих, я должен был выполнить один.

Выстроились мои Адамы и стали друг у друга брить и стричь «все волосистые места». А я начал копаться в замасленном, пропотевшем, рваном барахле и белье, заставляя выцарапывать погибших гнид.