Долгое молчание - Этьен ван Херден

— Но ведь никто ничего не делает.

Джонти вздохнул:

— Все боятся того момента, когда начнутся поиски. Мы боимся того, что они могут обнаружить в нас.

Инджи помолчала с минуту. Потом она спросила:

— Но почему ты мне этого не рассказал?

— Я просто не знал точно, что говорю, когда сказал, что собираюсь погладить скорпиона по спинке. Только когда мы были у Веснушчатого Писториуса, я понял, что дело тут не просто во вскрытии пещеры с телом моего отца. Это всегда было у меня на подкорке… золото… и даже теперь… даже теперь…

— Почему бы тебе просто не оставить все как есть, забыть об этом?

— Но именно это и заставляло нас все это время держаться друг друга, — тихо сказал Джонти. — Это мечта и возможность, которая придает смысл существованию Йерсоненда.

— Золото?

— Нет. — Джонти помотал головой. — Уже много лет как дело не в золоте, в этой блестящей шелухе. Уже много лет дело во много большем. — Он пристально взглянул в глаза Инджи. — Вот взять, например, Марио Сальвиати: стоит только отыскаться золоту, и генерал его сразу отпустит. — Он посмотрел себе под ноги. — Мы сможем оставить прошлое в прошлом, где ему и место — со вчерашним днем, со всем, чего уже нет. Я мог бы продать Дворец Пера. И может быть, даже погрузить вещи в фургон и уехать куда-нибудь… еще… — Он не закончил фразу, но привычным жестом изобразил что-то в воздухе, словно пытаясь ухватить ускользающие слова или отогнать дурацкую мысль. — Но странным образом мы все боимся обнаружить это золото, потому что тогда у нас останется только будущее. И еще мы знаем, что, стоит его найти, и разразится настоящая война за право обладать этим золотом.

Инджи обхватила его рукой за плечи.

— Прости меня, — прошептала она. — Но меня просто с ума сводила мысль, что именно ты из всех… — Ее голос сорвался, и она помотала головой.

— Золотая лихорадка, — вздохнул Джонти. — Именно этого я и боялся.

11

Эти двое были бесконечно далеки от отслеживания событий в веках, свысока взирая на смятение, поселившееся отныне в сердцах и душах йерсонендцев. Капитан Гёрд и Рогатка Ксэм двигались по дороге, известной под названием Дорога Изгнания. На душе у них было неспокойно, поскольку они нигде не встречали жирафа.

В седельной сумке позвякивали баночки с краской, и у молодого капитана чесались руки поскорее взяться за кисть. Он уже чувствовал, почти физически, как под его пальцами начнут прорисовываться фигуры. Да, особенно жирафа, потому что сейчас было самое время для этих грациозных животных, этих натурщиков степи, самое время делать наброски и в то же время убеждаться в жестокости процесса создания подобия: созидая, ты в то же время разрушаешь.

Капитан поднес к глазам бинокль и развернул корпус вслед за поворотом головы, пытаясь высмотреть, не покажется ли над макушками окрестных деревьев миниатюрная голова с двумя маленькими рожками и трепетными ушами. Рогатка Ксэм встал в стременах и втянул ноздрями воздух. Надрывались цикады, с гор веяло неимоверной жарой. Впереди у них был долгий путь: капитан все еще хотел порисовать дикобраза, муравьеда, синеголовую ящерицу, горную зебру и леопарда; он все еще хотел навестить племена аборигенов к юго-востоку и запечатлеть на бумаге вождей; он хотел нарисовать карту своих путешествий и определить расположение созвездий в данной точке континента. У капитана планов было громадье, а Рогатка Ксэм лишь надеялся, что сегодня им удастся встретить жирафа; что они смогут его нарисовать; что они его убьют, измеряют, опишут и бросят, чтобы двигаться дальше.

Он тосковал по женщинам и знал, что где-нибудь они снова наткнутся на кочующих кои-кои, и им дадут женщин. С другой стороны, он немного нервничал при подобных встречах: его буквально выводил из себя капитан, который стоял, рассеянно почесывая задницу, и никак не мог понять, почему все встречные кои смеются над его многоцветным тылом. «Петух, — называли его кои. — Петух, который чешется, когда рисует».

Но сегодня что-то нарушило привычные ритмы природы. Надо всем вокруг висела раскаленная завеса. «Это пыль, — подумал капитан Гёрд, — хотя ты вполне мог принять за нее туман. Это пыль: видимо, одно из этих огромных стад в десятки тысяч голов антилоп мчится в сотнях миль отсюда, за краем горизонта, поднимая это огромное облако пыли».

На них оседала мельчайшая пыль, пока их кони неустанно работали копытами, прочесывая раз за разом место, где должен был появиться жираф. Но до сих пор они никого не нашли, и капитан Гёрд забеспокоился. Ночами он внимательно изучал свои наброски и ему постоянно казалось, что его коллекция слишком мала. Ему вечно все не нравилось: эти бескрайние пейзажи, эти равнины, населенные потрясающей фауной и флорой, и странные народцы… и взгляните на эту жалкую стопку картинок. Как вообще он сможет охватить этот ландшафт и привезти домой всю его необъятность и драматичность, чтобы передать свои впечатления англичанам?

Поэтому он стал добавлять и преувеличивать. Тут — слишком яркий контур; там — излишне насыщенный цвет или чрезмерно драматичный росчерк пера. Рогатка Ксэм подавил смешок, увидев ящерицу о двух головах и страуса с непомерно длинной шеей. Но ему нравились женщины с попками, напоминающими кучевые облака и полными, как налившиеся фрукты, грудями.

— Спешиваемся, — жестами показал капитан Гёрд.

— Здесь?

— Спешиваемся, я сказал.

— Придет лев и схватит нас за пятки нынешней же ночью.

— Мы не можем уехать, не зарисовав и не измерив жирафа.

Но не только Гёрд и его проводник Ксэм мучались ощущением, что чего-то не хватает, что-то упущено. Прогуливаясь по Дороге Изгнания, Бабуля Сиела Педи видела женщин, с любопытством перегнувшихся через садовые калитки, и весело скачущих детишек, которые придумывали новые игры про золото и богатеев.

На видела, как мэр Молой проскользнул в контору адвоката Писториуса, воровато оглянувшись через плечо. Конечно, это мог быть рядовой вопрос местного значения, но опасливый взгляд назад выдал его с головой.

А еще она увидела неаккуратно припаркованный возле адвокатской конторы «Мерседес», одним колесом заехавший прямо на клумбу.

Бабуля Сиела заметила, что в пабе весь день было полно народу; транспортные средства с отдаленных ферм стояли бампер в бампер, капот в капот. Проходя мимо бара, она услышала гул голосов хвастающих и бахвалящихся, громкий смех и язвительные шутки.

Она медленно прошла мимо Маленьких Ручек и наклонилась, чтобы прочитать мемориальную доску. Потом повернула к Запруде Лэмпэк. Маленький мальчик — тот самый, мокрый, отфыркивающийся рыжик — будет сидеть в воде, а на берегу будет стоять Рыжебородый Писториус, погруженный в свои мысли. Он испуганно вскинет на нее взгляд и покажется, будто он хочет убежать. Но ему придется остаться, потому что он не может бросить ребенка одного. Она подойдет прямо и к нему и там, где никто не сможет их увидеть, прикоснется ладонью к его щеке. Его борода и кожа вспыхнут у нее под рукой, нахлынет тепло его тела, его тепло, которое так не захочется снова потерять…