Верные, безумные, виновные - Лиана Мориарти

Потом Джан попросила всех разбиться на пары и дала каждой паре голубой манекен и две одноразовые маски для искусственного дыхания. (Джан носила на кольце для ключей лишнюю маску. Она всегда была готова оказать помощь.) Им пришлось найти свободное место на полу, где можно было положить куклу.

Джан расхаживала по классу, следя за тем, как продвигаются дела у каждого.

– Попробуешь первым? – спросила Клементина у Сэма.

Они оба стояли на коленях по сторонам от манекена.

– Конечно, – спокойно ответил Сэм.

Он принялся методично выполнять действия, зашифрованные в акрониме, которому их только что научила Джан: «ОРП ДПДРД» и означавшему: Опасность, Реакция, Послать за помощью, Дыхательные пути, Дыхание, сердечно-легочная Реанимация и Дефибриллятор.

Он освободил дыхательные пути, проверил дыхание и начал СЛР, ритмично надавливая сомкнутыми ладонями на грудь манекена. В какой-то момент его глаза встретились с глазами Клементины, и она заметила капельки пота, стекающие по его лицу.

– Сэм! Ты в порядке?

Он еле заметно покачал головой, но не перестал делать массаж сердца. У него было мертвенно-бледное лицо. Налитые кровью глаза.

Она не знала, что делать.

– У тебя… болит в груди?

По крайней мере, они сейчас в нужном месте. Джан казалась столь же опытной, как любой врач или парамедик, и явно более заинтересованной.

Он снова покачал головой.

Наклонив голову, он зажал ноздри манекена и два раза вдохнул в него воздух. Грудь манекена приподнялась, и это доказывало, что Сэм сделал все правильно. Подняв голову, он возобновил массаж сердца, и потрясенная Клементина увидела, что по его лицу текут слезы и капают на манекен. Она никогда не видела мужа плачущим, по-настоящему плачущим – ни в день свадьбы, ни после рождения детей, ни в те мгновения, когда Руби не дышала, ни при пробуждении на следующий день. И она не удивлялась этому, потому что никогда не видела плачущим своего отца. Старшие братья тоже не были плаксами и в юные годы отличались буйным нравом. Ее мать по временам проливала слезы, но настоящей плаксой в семье была Клементина, она всегда рыдала над чем-то. Может быть, все эти стойкие, несгибаемые мужчины вокруг нее заставили ее усвоить это старое клише: мальчики не плачут. Поэтому Клементина была потрясена тем, что Сэм может так плакать, что его тело способно на это, на выработку такого обилия слез. Глядя, как его слезы капают на манекен, она почувствовала, что в ней что-то надломилось, и ее душу затопило симпатией к нему. Ей в голову пришла ужасная мысль, что, может быть, поскольку Сэм не плакал, она всегда бессознательно считала его неспособным на глубокие чувства, присущие ей самой. Она постоянно была сосредоточена на том, как его поступки влияют на ее чувства, словно его роль состояла в том, чтобы делать все для нее и ради нее, и значение имеет лишь ее эмоциональный отклик на него, словно «мужчина» – это вещь или услуга, и она наконец выбрала нужный бренд, чтобы получить нужный отклик. Неужели возможно, что она никогда не смотрела на него и не любила его так, как он того заслуживает? Как личность? Обыкновенная, не лишенная недостатков, чувствующая личность?

– О-о, Сэм…

Он так быстро поднялся с колен, что чуть не опрокинулся на спину. Отвернув лицо, он сильно потер ладонью щеку, словно его укусило какое-то насекомое. Потом повернулся и вышел из комнаты.

– Извините, – сказала Клементина преподавательнице. – Пойду посмотрю, как там мой муж. По-моему, ему нехорошо.

– Конечно, – сказала Джан и добавила: – Дайте знать, если я вам понадоблюсь.

Клементина вышла из классной комнаты и посмотрела налево. Он был уже в дальнем конце коридора.

– Сэм! – позвала она, пробегая мимо классных комнат, заполненных взрослыми, которые занимались самосовершенствованием.

Казалось, он ускорил шаг.

– Сэм! – снова позвала она. – Подожди!

Она пошла за ним в тихий пустынный переход со стеклянным потолком, соединяющий два здания. У стен плотно стояли серые шкафчики. Сэм вдруг остановился. Он нашел узкое пространство между двумя блоками шкафчиков, что-то вроде тайной норы, в которой понравилось бы прятаться девчонкам, и уселся на пол, прижавшись спиной к стене и положив голову на колени. Его плечи тяжело вздымались. На рубашке виднелось круглое пятно от пота. Она потянулась, чтобы коснуться его плеча, но передумала, и ее рука нерешительно повисла в воздухе.

Она села на пол напротив него, по другую сторону прохода, прислонившись спиной к холодному металлу шкафчика. По всему коридору протянулись, как солнечный поезд, квадратики света. Дожидаясь, пока Сэм не успокоится, она испытывала странную умиротворенность в этой ностальгической атмосфере школы.

Наконец Сэм поднял глаза. Лицо его было мокрым и опухшим.

– Извини, – промолвил он. – Да уж, достойно я держался.

– Ты в порядке?

– Это все массаж сердца.

Потерев тыльной стороной ладони нос, он шмыгнул.

– Понимаю, – сказала Клементина.

– Я почувствовал, будто снова нахожусь там.

Он растер круговыми движениями скулы.

– Понимаю, – повторила она.

Подняв глаза к потолку, он зашевелил языком, словно пытаясь выковырять из зубов остатки пищи. Солнечный свет освещал стену за его спиной, отчего глаза его казались на затененном лице ярко-голубыми. Он выглядел одновременно очень молодым и очень старым, словно на его лице совместились все версии его прошлого и будущего.

– Я всегда считал, что достойно встречу критическую ситуацию.

– Ты достойно ее встретил.

– Я думал, если бы меня подвергли испытанию – пожар, или вооруженный бандит, или нашествие зомби, – я бы позаботился о своих близких. Повел бы себя как мужчина.

На слове «мужчина» его голос прозвучал низко и презрительно.

– Сэм…

– Дело не только в том, что я не уследил за Руби. И не в том, что я пытался открыть банку с орешками, чтобы поразить чертову стриптизершу – подумать только, – когда моя малышка тонула совсем рядом… – Он глубоко, судорожно вздохнул. – Но я не пошевелился. Смотрел, как другой человек вытаскивает мою крошку из этого проклятого фонтана, и стоял как истукан.

– Нет, ты шевелился. Просто они попали туда первыми, и они знали, что делать. Это какая-то доля секунды. Просто кажется, что это тянется долго. А потом ты стал действовать, уверяю тебя.

Сэм приподнял плечи. На лице его появилось выражение полнейшего отвращения к себе.

– Так или иначе, я не в силах изменить то, что сделал или чего не сделал. Просто мне надо перестать об этом думать. Выкинуть это из головы. Я все время продолжаю переживать внутри себя. Это глупо, бессмысленно. Я не могу работать, не могу спать, я отыгрываюсь на тебе, и… мне просто нужно взять себя в руки.