Цветочки Александра Меня - Юрий Пастернак

Позже, в книге «Умное небо» – переписке отца Александра с Ю.Н. Рейтлингер (сестрой Иоанной) – я прочту: «…У меня к Вам оригинальная просьба. Дионисий Ареопагит, а над ним – Покров. Его можно изображать в плаще с полосками по краю, с крестом и свитком. Лицо, как у мученика, с небольшой бородой. Он ведь не ученик ап. Павла, а эллинистический философ-христианин V в.» (письмо от 9 ноября 1977 года).

От Ю.Н.: «Умоляю поручить К. разыскать в Минеях сведения об Дионисии Ареопагите или сами ей в двух словах расскажите, и пусть она мне напишет. Мне надо знать о нём побольше. А почему над ним Покров?..»

О.А. (январь 1978 года): «О Дионисии сказать ничего нельзя. Это псевдоним. Некий христианский философ V в. укрылся за этим именем. А само имя – это некий знатный афинянин, который обратился (в числе немногих), когда св. Павел провёл неудачную проповедь в Афинах. Так что рисовать надо просто в плаще, со свитком, с короткой бородой. А Покров – это личная просьба заказчика».

У меня дома хранится машинописная копия одного из томов словаря с самой короткой дарственной надписью рукой отца: «Соучастнику». Вручая мне после службы этот неожиданный подарок, отец сказал: «Я сознательно не писал ваше имя, из соображений… – он показал взглядом на потолок (где-то там находилось подслушивающее устройство). – Но когда-нибудь мы всё откроем…»

Так вот, о работе отца Александра и моём «соучастии». В самом начале восьмидесятых годов отец Александр обратился ко мне с вопросом: «Я задумал написать большой словарь по библиологии. Как, по-вашему, сколько мне потребуется времени?»

Я тогда уже около пятнадцати лет работала старшим научным редактором в издательстве «Советская энциклопедия» и хорошо представляла всю сложность задуманного отцом предприятия. Поэтому вопрос меня не удивил.

– Во сколько томов вы хотите уложить его? – спросила я. Разумеется, имелись в виду машинописные тома.

– В три, – ответил он.

Зная уже неуёмную трудоспособность отца, я возразила:

– Значит, не менее пяти лет. А сколько человек будет писать? Вы один?

– Да.

Я прикинула вслух:

– Мы уже около пятнадцати лет работаем над пятитомной математической энциклопедией. Пять человек, куча авторов да всевозможные редакции – иллюстраций, библиографии и прочее. И нам ещё понадобится лет пять (позднее это подтвердилось). Значит, вам потребуется не менее десяти лет.

– Не годится. Мне надо быстрее.

– Но отец! А словник? Это же тоже немалое время.

– Уже составляется …

– Ну, тогда … у меня нет слов.

Этот диалог я воспроизвела почти дословно – слишком часто я вспоминала его, наблюдая за работой отца. А вот каким образом он подключил меня – не помню. Знаю, что почти сразу, с первых букв. Потому что на протяжении более пяти лет мой суточный режим всё чаще становился непрерывной сменой деятельности: утром – в Новую Деревню на службу (если она была в этот день; два часа дороги в один конец), где я служила регентом и уставщиком, потом – на работу (редактирование сложных математических статей), по окончании рабочего дня домой – готовить ужин, разводить реактивы, вешать на окно чёрную штору, превращать одну комнату в фотомастерскую, переснимать полученный от отца иллюстративный материал, пообщаться попутно с мужем и сыном. И только около двенадцати часов ночи я запиралась в комнате и начинала печатать снимки, проявлять новые плёнки. Чтобы не уснуть, пила по пол-литра крутого чёрного чая, заваренного кипящим молоком. Иногда после одного-двух часов сна – снова в Новую Деревню или на работу. Суббота и воскресенье полностью были заняты в Новой Деревне: смены у меня не было.

Пересъёмка материала осуществлялась самыми кустарными средствами: фотоаппарат «Зенит» со съёмным объективом (около килограмма весом), набор колец к нему (для съёмки очень маленьких фото или иллюстраций), лампа в пятьсот ватт с держателем, который можно прикрепить к столу, стулу или полке. Все снимки на выдержке в 1/30 сек. Для печати – огромный увеличитель «Крокус», который мне приобрели по просьбе отца.

Но как отец Александр доставал этот материал, чтобы проиллюстрировать словарь «картинками»! Он придавал большое значение иллюстрациям. Художник по натуре, он неутомимо искал и находил то, что считал наиболее удачным для данного текста, – в старых и новых книгах, журналах, справочниках. Использовал все свои знакомства, связи, собственную огромную библиотеку. Сколько раз, смущаясь, он обращался ко мне с такого рода просьбами: «Мне тут привезли книгу из Сорбонны (из Праги, из Канады и т. д.)… Там очень нужный портрет (или: там такая картинка!..). Да вот беда – эту книгу надо вернуть через три дня (пять дней, через неделю и т. п.).

– Сделаем, отец.

И мы делали.

В другой раз: «Мне тут один портрет принесли… с Лубянки. Это – фотокопия с какой-то, наверно, десятой фотокопии. Может, получится? Вернуть надо поскорее…»

Передо мной смутный лик какого-то священника, погибшего в лагерях. За каждым портретом следует несколько фраз о том, кто он… как о близком, давно знакомом…

В другой раз приносит затрёпанный, зачитанный журнал, типа «Техника – молодежи», и показывает на последнюю, совсем «лохматую» страницу обложки: «Тут я нашёл портрет N., который где только не искал! Вдруг получится…»

И получалось (а лицо там с ноготь!). Его молитвами.

В последние годы я часто приезжала к отцу Александру в Семхоз по его просьбе: «Если Вам не трудно… Я там нашёл очень интересный материал, но – в очень больших и тяжёлых книгах. Даже в портфель не умещаются…»

Я приезжала. На полу, стульях, на столе – целые штабеля книг. Он доставал огромные фолианты, не позволяя мне их поднимать, и мгновенно, без всяких закладок, открывал нужные страницы, с восторгом показывая то, что надо переснять.

Я долго не решалась фотографировать его за этой работой – и робела, и фотоплёнка была нужна «для дела». Но всё же кое-какие снимки сделала.

Готовые фотографии («переснимки») мы распределяли по конвертам, надписывая на них название статьи или темы. Все отпечатки делались в десяти экземплярах. Потом, уже дома, отец сам наклеивал их в нужное место отпечатанной статьи. Говорил, что отдыхал за этим занятием.

Иногда, не находя нужного портрета, он описывал художнику (давал карандашный набросок), как должен выглядеть человек. И затем, когда рисунок его удовлетворял, я переснимала его.

Но главным в словаре, конечно, были тексты. В начале их перепечатывали несколько человек, но был один, кто все семь томов перепечатал девять раз. И фотографом была не я одна, но потом отец Александр все негативы передавал мне, чтобы допечатать по мере надобности и держать в одном месте. Для каждого из нас, кто редактировал и переводил, кто фотографировал и рисовал или добывал материалы, работа с отцом Александром была и осталась «праздником, который всегда с тобой».