Штурмуя небеса. ЛСД и американская мечта - Джей Стивенс

Эх, вот дорожный указатель на Форт Брэгг, а это значит — океан, значит, пора закинуться (но это не то, что вы подумали, — у меня хватит храбрости сделать это без помощи всяких препаратов. Просто я чувствую, что уже ранен…). Еду один вдоль берега и подыскиваю себе подходящий обрыв, словно человек, выбирающий себе земельный участок. Океан, океан, океан… Я еще с тобой поборюсь. Еще постучу пятками о твои голодные ребра.

И снова океан исчез из виду. Красиво. Я проехал сотни миль, ища свой собственный обрыв, который позволит мне уйти дальше, чем позволя-ет кислота. Я никак не могу найти то место на берегу, где ноге захочется резко нажать на тормоз, словно у порога дома. Красиво. Так что я, Кен Кизи, будучи (гм!) в здравом уме и твердой памяти, оставляю все Фэй — корпорацию, деньги, книги. А Бэббс пусть управляет всем этим (но только мне кажется, что этот номер не пройдет, и еще мне приходит на ум, что может так будет даже лучше).

И номер действительно не прошел. Полиция ни на минуту не поверила, что Кизи действительно покончил жизнь самоубийством. Словесные портреты Кизи передавались по всем полицейским участкам северо-запада, хотя, судя по слухам, Кизи скорее всего ускользнул на юг и скрылся за мексиканской границей.

В субботу, 16 апреля 1966 года в Миллбруке появился рослый молодой человек слепой на один глаз, в свободном коричневом одеянии буддийского монаха, и попросил аудиенцию у Лири. Он сообщил, что в свое время учился в Гарварде, а сейчас живет в ламаистском монастыре в Нью-Джерси, откуда и приехал сегодня, чтобы передать важное неотложное сообщение. Общий смысл послания был в том, что Лири лучше отойти от движения ЛСД, чтобы не дразнить власти.

«Когда пара собак грызутся за кость, — сказал он, — и одна из них выпускает кость, другая тоже бросает ее и убегает прочь», — сказал он и почти сразу ушел, сославшись на то, что окружающая Большой дом атмосфера насыщена опасностью и негативной энергией.

Хотя одноглазые гарвардские выпускники в буддистских одеяниях, рекомендующие недеяние, были редким зрелищем даже для Миллбрука, но вовсе не настолько уже странным — в Миллбруке всегда творились необычные вещи и появление монаха не было должным образом оценено, а вскоре и вовсе предано забвению. На дворе стояла середина апреля. Оставалось не так уж много времени, чтобы полностью подготовиться к летнему наплыву гостей. Вооружившись пилами и топорами, Лири с другими обитателями Миллбрука проводили дни, прорежая небольшой лесок, известный как «священная роща».

Притча монаха была верна. В прошлом месяце Лири участвовал во множестве публичных дискуссий, особенно со своим новым ярым противником — доктором Дональдом Лурия, председателем подкомитета по борьбе с наркотиками Медицинского общества округа Нью-Йорк. Предыдущим вечером они, например, встретились на нью-йоркском радио, излагая новыми словами старые аргументы, представленные Лири медицинскому сообществу четыре года назад, одним из которых была проблема разграничения общественной безопасности и личных прерогатив.

В то время как у Лири не было твердого ответа на эту проблему, доктор Лурия был неколебим в убеждении, что только медики обладают достаточно широким кругозором и знаниями, чтобы пользоваться психоделиками, да и то — исключительно в целях эксперимента. И хотя Лири не соглашался с этим, в принципе он был вынужден признать, что какой-то минимум подготовки и тренировки перед тем, как отправиться в ЛСД-путешествие, необходим. Несмотря на то, что он крепко стоял на том, что государство не властно ограничивать права личности на исследование собственного сознания, он понимал — определенное обучение тоже необходимо. Но когда он сказал об этом, на него набросились. Итак, доктор Лири, даже вы признаете необходимость контроля! Ответом Лири было: «Да, но не для всех». И чем больше Лири спорил с представителями своей собственной профессии, тем больше он убеждался, что его решение ориентироваться в основном на молодежь было правильным. В пятьдесят лет люди уже теряют любопытство, теряют способность любить, у них притупляется восприятие и они могут использовать любые новые возможности лишь для власти, контроля или ведения войны», — сказал он репортеру.

Когда монах приехал в Миллбрук, там находилось двадцать шесть человек. Большинство жили там постоянно, хотя было и несколько гостей — молодой секретарь из Вашингтона, психолог-исследователь, режиссер, снимающий документальные фильмы, промышленник, занимающийся галантереей, редактор модного журнала и одна журналистка — Мария Манне, которая писала краткий биографический очерк о Сьюзен Лири для дамского журнала. Первое впечатление Манне о Миллбруке было таково: «На полу — матрасы, на одном лежит молодой парень, на другом — огромный датский дог. Дальше влево — другая жилая комната, сейчас пустая, без матрасов, но с викторианской софой, по которой разбросаны два больших бумажных воздушных змея и тропический шлем, украшенный желтыми страусиными перьями. Столбики перил на концах лестничных маршей украшены тигриными головами с большими розовыми цветками во рту».

Кроме того, Манне обнаружила, что в комнатах пыльно, раковина завалена грязной посудой, полы покрыты грязью, туалеты оккупированы наркоманами, а собаки. собаки здесь обитали, похоже, везде. В спальне, где ей предложили устроиться на ночлег, со стены за ней наблюдало огромное узкоглазое божество. Возразив, что «спать или просыпаться рядом с ним было бы не очень приятно», она перебралась в библиотеку.

Что ей показалось приятным, так это еда. На обед была подана отменно приготовленная рыба со специями. Но потом снова начались странности: все отправились в священную рощу — петь и медитировать. Потом вернулись — для предварительного обсуждения нового аудиовизуального экстравагантного проекта, который, как планировал Лири, будет готов к лету.

Проект состоял в воссоздании психоделического путешествия с помощью синхронизации множества кинопроекторов, громкоговорителей и микрофонов. Один из фильмов, предназначавшихся для медитаций, повествовал о жизни водяных жуков.

После полуночи, когда все разошлись и Лири вместе со своей новой девушкой Розмари Вудруфф отправился на третий этаж, начались неприятности.

Представьте себе, как топочут несколько дюжин полицейских, взбегая по широкой викторианской лестнице. Именно этот шум и услышал Лири. А впереди всех несся жилистый, как питбуль, помощник окружного прокурора с забавным именем Г. Гордон Лидди.[100]

Второй раз за четыре месяца Лири арестовали за хранение марихуаны — и опять не его собственной. Сидя в наручниках внутри полицейской патрульной машины, он мечтал перемотать время назад и вновь очутиться в безопасном уединении хижины в предгорьях Гималаев, возвратиться в те месяцы осени 1964 года, когда казалось, что его путь идеально верен, в то время, когда будущее еще казалось ярким, прозрачным и безоблачно ясным.