Дочери войны - Дайна Джеффрис

Джек проследовал за ней на кухню.

– Доброе утро, Флоранс, – сдержанно поздоровался он.

– Доброе утро, – ответила та, едва посмотрев на него.

– Ваши подсолнухи выглядят… Они выглядят как…

– Подсолнухи? – не сразу поняла Элен.

Джек кивнул, однако сегодня веселые желтые цветы показались Элен слишком яркими, и она была настроена их раскритиковать.

Джек выдвинул стул, сел, но почему-то смотрел в окно, словно мыслями находился далеко отсюда.

– А как насчет Элизы? – спросила Флоранс. – Разбудишь ее?

– Пусть поспит, – ответила Элен и стала накрывать на стол. – Хочешь кофе? – спросила она Джека и поставила перед ним керамический кувшин с эрзац-напитком.

Он заморгал, возвращаясь из своих мыслей в реальность.

– Да. Прости.

– Ты был где-то далеко.

– Мне сегодня надо кое-что сделать.

В кухне установилась напряженная тишина. Элен слушала тиканье кухонных часов, более приглушенное, нежели у часов в прихожей. Обычно в кухне бывало шумно, и звук часов тонул среди других звуков. Сегодня же, наоборот, тиканье показалось Элен громким и назойливым вторжением в эту далеко не благостную тишину. В ее голове звучали полуоформленные мысли. Ей хотелось заговорить, найти любую тему для разговора. Однако тишина делалась все глубже, и, невзирая на теплое утро, Элен вздрогнула.

Флоранс вернулась к тесту, испекла первый блин и выложила Джеку на тарелку.

– Лимон и мед… они на столе? Элен?

Вопрос сестры вывел Элен из ступора.

– Прости, не подумала. Сейчас принесу.

Флоранс продолжала печь блинчики, и хотя они были вкусными, Элен сумела съесть всего один, протолкнув его в сжавшийся желудок. У нее болела голова, хотелось вернуться к себе в комнату и закрыть ставни, чтобы отгородиться от всего мира.

– У нас есть огурцы? – спросила она Флоранс.

– На завтрак?

– Нет, для моих глаз. Никак не избавиться от жжения, да и голова болит.

Джек перегнулся через стол и взял ее за руки. Сам этот жест подействовал на нее успокоительно. Элен улыбнулась одними губами.

– Ты продолжаешь думать о Виолетте? – спросил Джек.

– Да, – кивнула Элен. – Но не только о ней.

– О ком же еще?

– Есть тема, которой до сих пор я старалась избегать. – Элен посмотрела на младшую сестру, затем на Джека и снова на Флоранс. – Думаю, настало время поговорить о твоей безопасности, если ты собираешься и дальше здесь жить, – сказала она, мысленно морщась от щекотливой темы.

– Я тоже об этом думала, – ответила Флоранс. – Но что предпринять?

– Надо перебрать разные варианты, – предложила Элен.

– Может, просто помалкивать и жить как жили? Людям не обязательно знать о моем отце.

– Но ты уже рассказала Люсиль.

Флоранс нахмурилась:

– Не думаю, что она будет болтать.

– У тебя нет полной уверенности.

– Хорошо. Я надеюсь, что она никому не скажет. Как-никак, она моя подруга.

– И все равно нам нельзя рисковать.

Флоранс молчала, глядя на свои руки, и думала.

– В Англии тебе было бы гораздо безопаснее, – сказала Элен, не отваживаясь взглянуть на сестру.

Эти слова повисли в воздухе, такие же тяжелые и неприятные, как недавняя тишина. У Элен похолодела спина. Ее сердце было готово разорваться.

– Джек, а вы что думаете? – спросила Флоранс.

Он вздохнул:

– Возможно, какое-то время людям будет не до вас. Но тревога никуда не денется. И вы, и ваши сестры будете жить в постоянном напряжении. Мы не знаем, как повернутся события. Мне неприятно вам это говорить, однако ваша сестра права.

– Я могу не выходить из дому, пока все не утрясется, – умоляющим тоном ответила Флоранс.

– Ты возненавидишь это затворничество, – покачала головой Элен. – Будешь чувствовать себя узницей. – (Флоранс морщила лоб и молчала.) – Послушай, никто насильно не заставляет тебя уезжать. Возможно, это на какое-то время. Поживешь с Клодеттой, а мы будем следить за здешней обстановкой.

– И я смогу вернуться?

– Может, тебе так понравится в Англии, что и возвращаться не захочешь. – Флоранс собиралась возразить, но Элен продолжила, поглядывая на Джека. – Вопрос вот в чем: сумеет ли Джек увезти тебя в Англию. Там никто никогда не узнает, что ты наполовину немка. В твоем свидетельстве о рождении это не записано.

– Здесь этого тоже никто не сможет доказать, – возразила Флоранс.

– Мне думается, после освобождения люди жестоко ополчатся не только на явных коллаборационистов, но и на всех, кто был так или иначе связан с немцами. Какое-то время нам придется жить в этой дикости.

– Элен права, – сказал Джек. – Надо учитывать психологию людей. В деревне уже знают, что ваш отец – немец. Этого достаточно. И никто не станет искать подтверждения.

Элен видела, как у сестры дрогнула губа, хотя Флоранс и попыталась это скрыть.

– Вам всегда придется ходить с оглядкой. Элен и Элизе – тоже. Долго такой жизни не выдержит никто из вас.

– Я серьезно не хочу уезжать, – сказала Флоранс, смаргивая слезы и глядя на Элен. – Я буду ужасно по вас скучать.

Ненадолго в кухне снова стало тихо. Все понимали: заканчивается целый этап их жизни. Конечно, война тоже кончится, но расставание больно ударит по всем трем.

– Если я уеду, что вы тут будете есть? – спросила Флоранс.

– Как-нибудь справимся, – ответила Элен.

– А что будет с моим огородом?

– И с ним тоже справимся.

– А потом, когда родится ребенок?

– Думаю, мы с Элизой как-нибудь сумеем позаботиться об одном младенце.

– Вы приедете ко мне в Англию? – спросила Флоранс, больше не пытаясь смахивать слезы.

– Конечно. Едва появится возможность.

Элен смотрела на сестру. Ей самой жгло веки. Флоранс разрыдалась, вскочила и выбежала из кухни.

– Как скоро ей нужно уехать? – спросила Элен, когда они остались одни.

– Завтра на рассвете, – вздохнул Джек.

– Так рано?

Элен ошеломленно смотрела на него, не веря своим ушам.

– Я получил приказ возвращаться.

Еще один удар!

– То есть ты все равно уезжаешь? Ты ничего не говорил об этом.

– Вчера я никак не мог об этом заговорить. Только сейчас представилась возможность.

– И ты даже не собирался проститься?