Валашский дракон - Светлана Лыжина

– Слава Богу, – прошептала старостова дочь. – Уж не надеялась живым увидеть.

Рубашка, только что взятая из корзины, упала под ноги в траву.

Лицо Луминицы озарилось радостью, но стоило гостю подойти и попытаться обнять, как радость исчезла. Любимая вывернулась из объятий, попятилась.

– Чего? Сердишься на меня? – спросил Влад.

– Ты будто не видишь, кто я, – произнесла Луминица.

– А кто?

– Монахиня.

– Была монахиня. А сейчас я забираю тебя отсюда.

Старостова дочь ничего не ответила, лишь низко опустила голову и осталась стоять на прежнем месте.

– Да что ты как дикая, в самом деле! – воскликнул Влад. – Неужели я стал так страшен?

– Нет, не стал, – последовал тихий ответ.

– А что ты косишься? – продолжал спрашивать гость. – Да, годы и тюрьма не красят.

– Ты почти не переменился.

– Так в чём же дело?!

– Если увезёшь меня, то против моей воли, – всё так же тихо произнесла Луминица.

– Почему?

– Разве не видишь, что я хочу грехи замолить?! – теперь и старостова дочь возвысила голос: – Знаешь, сколько я в послушницах ходила, тебя ждала, а теперь мне назад дороги нет.

Она говорила как-то не совсем уверенно, поэтому Влад снова попытался приблизиться, обнять:

– Да брось. Совсем умом тронулась от монашеской жизни – говоришь, как старуха. Ты что, завтра умирать собралась? Успеешь ещё вернуться и грехи замолить.

– Я не поеду! – продолжала твердить Луминица, отступая к дальнему концу двора.

– Да почему?!

– Потому что если стану уезжать и возвращаться, когда вздумается, Господь не примет моего покаяния! – в голосе у старостовой дочери ясно послышались слёзы.

– А ты, значит, раскаиваешься во всём? – шутливо спросил Влад, думая этим приободрить её. – Жалеешь, что меня повстречала?

Опять молчание, но через некоторое время ответ всё же прозвучал, уверенно и спокойно, уже без слёз:

– Мы с тобой во грехе жили.

– Так вот в чём дело! Тогда… – Влад хотел было возразить что-нибудь, но вдруг понял, что ничего толкового сказать не сможет. Вот ведь незадача – заявившись в скит, он совсем позабыл про Илону.

Да, венчание проводилось не по православному обряду, однако обряд есть обряд. Конечно, жену-католичку можно было навсегда оставить жить в Венгерском королевстве, в Румынию с собой не брать, но это не делало Влада по-прежнему неженатым. Сейчас, если б не Илона, он сделал бы Луминицу своей супругой. Ну и пускай что не будет детей. Младший Влад вырос, он – наследник. А о других сыновьях поздно думать – всё равно воспитать не успеешь.

Однако никакого венчания Влад предложить Луминице не мог, и всё же он хотел попробовать уговорить её. Она сейчас смотрела на него во все глаза, ждала новых слов и, казалось, не замечала, что начала плакать. Владу всегда становилось немного не по себе от её слёз, а теперь сделалось вдвойне не по себе из-за того, как Луминица сейчас была одета – чёрный платок, чёрная рубаха, чёрная юбка. «Не должна она это носить, не должна, – говорил он себе. – И опять чёрной работой занимается. Стирает, в огороде гряды пропалывает. А ведь достойна лучшей доли».

– Послушай, что скажу, – Влад, наконец, подобрал подходящие слова. – Думаешь, если уйдёшь, то обратно в этот скит тебя не примут? Примут. Дашь им богатые дары, и всё забудется. Гляди, ещё настоятельницей станешь, вашей старухи место займёшь.

– Не шути так.

– А я не шучу.

– Нет, я не поеду, – произнесла Луминица, покачала головой и вдруг спросила: – Женился уже?

Влад не смог бы ей солгать, даже если б хотел.

– Женился. Пришлось. Иначе не видать бы мне свободы, не смог бы к тебе вернуться.

– Наша с тобой общая жизнь – дело прошлое, – вздохнула старостова дочь. – Моя судьба – здесь оставаться, а ты…

– Луминица, а как же я без тебя? А маленький Влад? Он, конечно, не маленький уже. Вырос. Неужели не хочется тебе на него посмотреть? А кто же ему будет невесту искать, если не ты?

– Он не мой сын, а твой. Невесту пусть сваха ищет, а моё дело – молиться. Я до сих пор не знала, как за тебя молиться – за живого или за мёртвого. Теперь знаю. И за Влада тоже молиться буду.

– Не поедешь, значит, со мной?

– По доброй воле – нет.

– Не хочешь?

– Не могу.

– Ну, как знаешь, – гость вдруг рассердился. – Оставайся, тогда. Но смотри, как бы не пожалеть.

Луминица села на землю и закрыла лицо руками.

– Последний раз спрашиваю – может, передумала?

Молчание в ответ.

Неудачливый искуситель вышел со двора, не оглядываясь. Лишь перед самыми воротами чуть повернулся, желая рассмотреть процессию, движущуюся от храма. Одна из монахинь, та, что впереди, стучит деревянным молотком в особую доску-било, которую несёт на плече. Настоятельница держит в правой руке небольшой крест, а в левой руке раскачивается кадило. Следующая монахиня несёт ковчежец, судя по всему, с частицей святых мощей. Остальные участницы шествия поют – ясно, отгоняют силы зла подальше от своей обители.

Покидая это негостеприимное место, так и хотелось сделать что-то, но вот что? Эх! Надо было ухватить строптивицу за волоса стриженые и увезти из скита насильно. Один раз Влад уже увозил Луминицу против её воли – много лет назад выкупил дочь у отца и увёз. И ничего ведь, не пыталась сбежать обратно. Вот и теперь, может, смирится и будет счастлива. Нет, в этот раз всё иначе. Тогда, много лет назад, Луминица не знала, что детей у неё никогда не появится, а теперь знает. Знает она и о том, что жизнь переменчива и что человек, которого любишь, может вдруг взять и пропасть на много лет или даже навсегда.

С некоторым запозданием пришла к Владу догадка: «А что если Луминица боится не грехов, которые отмолить не сможет, а того, что тебя убьют через год или через два? Выйдет она из своей обители, только-только успеет привыкнуть к хорошей жизни, и вот надо опять отвыкать. В тот раз, когда Луминица вступала на путь монашества, хоть надежду имела, что не насовсем это. Затем попривыкла, успокоилась. А если сейчас снова уйдёт в мир, то сможет ли повторить свой подвиг? Как видно, чувствует она, что не сможет. И счастья не обретёт, и душу потеряет».

Тогда понял Влад, что ему тоже, как и Луминице, нет обратной дороги и что жизнь его никогда не станет прежней. Мерзко и тоскливо сделалось на сердце. Он всё надеялся догнать, быстро прожить эти упущенные тринадцать лет, но теперь ясно осознал – не догонит.

Что упущено, то упущено. Да и сам ты уже не тот. Человек, который много времени провёл взаперти, везде и со всеми чувствует себя чужестранцем, говорит по-иному или вовсе невпопад, мыслит совсем иначе. Уже не привлекает он людей, а вызывает жалость. К чему эта жалость?! На жалости далеко не уедешь!