Лишняя. С изъяном - Нинель Мягкова

— Присоединяйтесь, Хиллари. Очень рад вас снова видеть, — прищурился герцог. Он-то, в отличие от жены, прекрасно знал, зачем я пожаловала. — Ваш подопечный жив-здоров, чего и вам желает.

Я хмыкнула и послушно присела на низкий диван. Ну, раз уж так вышло, дождусь Бродерика с работы. Все равно прямо сейчас делать мне особо нечего. В академии сегодня по расписанию медитация, которую, по слухам, снова будет вести магистр Оффал. Встречаться с ним лишний раз не хочется. Боюсь не сдержаться и ляпнуть что-нибудь не то. Сестра обещала проверить всех во дворце на предмет послушания. И пока она не оценит верность клятве и следование приказам со стороны королевского лекаря, я к нему ближе чем на пушечный выстрел не подойду.

Разговор за чаем не клеился. Погода быстро себя исчерпала, посвятить больше двух фраз моросящему сумраку за окном — многовато чести. О преступниках говорить в присутствии дам не принято, о работе тоже.

— А давно вы… вот так? — я кивнула на инвалидную коляску. Фаррел подавился чаем. Самый дурной тон: заметить, что в комнате кто-то болеет или увечен. Стыдобища! Пока отец семейства краснел, а мать подбирала слова, чтобы меня спровадить, не обидев при этом, я продолжила мысль: — Я учусь на врача… в смысле, целителя. И если вы позволите себя осмотреть, думаю, что смогу помочь. Повреждению, кажется, довольно много лет?

На лице Фаррелла боролись стыд, возмущение и — даже не желание — робкая надежда на исцеление. Его сомнения озвучила жена:

— Милая, его осматривали лучшие целители страны. Ничего поделать нельзя. А вам должно быть стыдно, вы же леди, баронесса, в конце концов, а занимаетесь подобными непотребствами!

— Лечить людей — непотребство? — хмыкнула я. — Или иметь профессию для женщины — непотребство? — я повернулась к Салливану-старшему. — Вы не задавались вопросом, как ваш старший сын попал в подвал? Там же замок завязан на магию воздуха.

Фаррел с минуту разглядывал меня, затем, видимо, сопоставил будущую профессию и внезапное возвращение магии наследнику и, решительно развернув кресло, подкатил ко мне.

— Где будете осматривать? Здесь или пройдём в спальни? — уточнил он, начиная расстегивать домашний пиджак. Эдна, широко распахнув глаза, перевела взгляд на меня.

— А давайте прямо здесь. Стол вон обеденный как раз нужной высоты, — кивнула я. Салливан оценил расстояние до упомянутого предмета, хитро свернул пальцы на руке и воспарил над креслом, плавно перемещаясь в сторону будущей смотровой кушетки подобно маленькой тучке. Раздевался он при помощи супруги, которая кусала губы и периодически поглядывала то на меня, то на Фаррелла, будто сомневаясь в нашей разумности. Но не спорила.

Вижу теперь, в кого жених пошёл покладистостью.

Записку из дома Бродерику принесли прямо в кабинет. Он развернул ее немного нервно: вдруг это касается пленника из подвала? Но нет. Уверенным округлым почерком дворецкого было написано настоятельное пожелание молодому хозяину явиться домой в связи с «неподобающим поведением юной невесты оного».

Заинтригованный, он поспешно сдал дела и поймал кэб на правый берег.

В гостиной и впрямь ожидал сюрприз.

Отец возлежал на парадном обеденном столе на манер жареного поросёнка. Яблоко во рту заменяло полотенце, подложенное под голову. Другое было небрежно кинуто на бёдра, чисто символически, потому что сдвинуто оно было по самое некуда.

Катраона невозмутимо, будто каждый день щупает голых мужиков, пальпировала что-то в поясничном отделе позвоночника его отца.

— Так болит? А, привет, милый. Уже настучали? А здесь? — девушка ткнула остро отточенным ноготком в районе колена, и отец что-то невнятно прокряхтел, уткнувшись лицом в столешницу. Бродерик огляделся, на всякий случай проверяя, не стучит ли кто, или это опять странные словесные выверты неугомонной лекарки.

— А что здесь происходит? — обыденность, с которой Кати исследовала район застарелой травмы, заставила его сбавить обороты и не рявкнуть вопрос, а почти спокойно его задать.

— Лечимся, не видишь? — не отрываясь от своего увлекательного занятия, пропела невеста. — Ваши костоломы его залечить-то залечили, спасибо не до смерти, а про нервы забыли. Учить им надо матчасть. Ничего, пара сеансов (за один лучше не надо, проверить бы функциональность сначала), соединим поврежденные участки — и будет бегать как новенький.

Бродерик пошатнулся и был вынужден опереться на дверной косяк. Как она может так легко бросаться обещаниями? Отца осматривали лучшие целители столицы. От немедленной ругани его остановило только сознание того, что его невеста еще ни разу не давала неоправдавшихся прогнозов. И его собственный случай заставил магистра Оффала развести руками в бессилии.

А недоучка вернула ему магию.

Не говоря уже о том, что сам магистр оказался подстрекателем убийцы и предателем короны. Но к целительству это не относится.

— Но почему в гостиной? — выдавил он наконец из себя наиболее мучивший его вопрос. Катраона отреагировала предсказуемо: фыркнула.

— По-твоему, в спальне было бы лучше? Слуги у тебя вконец распустились. Их даже не останавливает то, что при осмотре, вообще-то, присутствует родная жена. Или, по их мнению, мы тут тройничок устроили?

Матушка, которую Бродерик и сам, признаться, приметил только сейчас, покраснела и закашлялась. Не привыкла еще к прямолинейности невестки.

Дамы отвернулись, даже Катраона соизволила пощадить стыдливость пациента. Бродерик собирался, как всегда, помочь отцу сесть и замер, неверяще наблюдая, как тот сначала сам перевернулся на спину, потом слез со стола и наконец встал на ноги. Крепко держался за столешницу, конечно же, пошатывался, как последний пьяница, но стоял самостоятельно!

— Сынок, я тоже не верю своему счастью, но было бы неплохо что-нибудь накинуть. Начинаю подмерзать, — тонко намекнул отец.

Бродерик поспешил подать отцу халат, в который тот завернулся с достоинством древнего императора. Покрутил одной босой ступней, опираясь на стол для баланса, потом другой, заново привыкая к подзабытым ощущениям.

— Когда, говорите, у вас свадьба? — подмигнул он будущей невестке. Мать всхлипнула, не веря глазам, и повисла на Катраоне, которая, похоже, по привычке, выпустила в нее успокаивающее заклинание — и мама обмякла практически без чувств.

— Ой… Простите, увлеклась, — пробормотала Кати, краснея.

Бродерик гордо улыбнулся.

Он искренне восхищался своей уникальной, ни на кого не похожей женщиной. Щупать голых мужиков — сколько угодно, но стоит заговорить о чувствах или отношениях — и она краснеет, как и положено девице.

В дни, когда не было занятий с Оффалом, я появлялась в академии. Не думаю, что многое пропущу. В любом случае скоро мы, надеюсь, с предателем разберёмся, и я сяду догонять предмет. Помедитировать я и дома могу, тем более, с моим резервом никому я непоправимого урона не нанесу при всем желании.