Динка. Динка прощается с детством - Валентина Осеева

– Нет, не подменили меня, Лень… Но всех кругом подменили, – шепотом сказала Макака и, оглянувшись, указала глазами на свой дом.

– А что ж там у вас? Случилось что? – цепляясь за эту надежду, спросил Ленька.

– Нет, не случилось, а просто так как-то… Все стали отдельные. Я тоже отдельная, – серьезно ответила Динка и, словно испугавшись наступающих сумерек, заторопилась: – Я пойду, Лень…

– Погоди… Не думай ты ни о чем… Завтра я рано приеду, тогда пойдем на утес, все расскажешь… Ладно?

Динка опять равнодушно кивнула головой и пошла.

– Макака! – окликнул ее на полдороге Ленька. – Вынеси мне нитки. Нит-ки… – прижав к щели лицо и вытянув губы, раздельно повторил он.

– Сейчас? – спросила девочка.

– Сейчас, сейчас! Я подожду тут, – закивал ей Ленька.

Динка ушла, потом вернулась и принесла катушку белых ниток:

– Я из приданого взяла… Отмотай себе на палочку, а то Катя искать будет.

Ленька отмотал ниток и отдал катушку:

– Положи, где взяла, а то ругать тебя будут.

– Нет, – сказала Динка, пряча катушку в карман. – Меня давно никто не ругает. Всем некогда.

Ленька вернулся на утес поздно. Огня в своей пещере он никогда не зажигал, а в темноте делать было нечего. Сунув руку под камень, он ощупал заветные Степановы бумажки и, втянув на утес доску, лег.

«Для начала хоть десять штук возьму. А остальные тут спрячу… Аккуратней надо, чтоб ни одна бумажка зря не пропала. Люди за них головой рисковали… – И, вспомнив Степана, он мысленно пообещал: – Все сделаю, как надо… Только я, Степан, в бублики вложу и ниткой для верности обмотаю… По своему способу…»

Ночь была короткой. Рассвет застал Леньку уже за работой, а первый пароход отвез его в город. На базаре было еще пустынно. Хлопали железные болты на дверях лавок, открывались рундуки, шли с корзинами торговки… На пристань съезжались возы. Половой в сером холщовом фартуке подметал крыльцо столовой. Рабочие шли завтракать.

Волнение началось с утра. День был воскресный и почему-то напоминал праздник Пасхи. Всю ночь Лина пекла пироги, Марина и Катя убирали комнаты, гладили, помогали Лине. Утром явился Олег, нагруженный покупками, среди которых выделялся большой длинный ящик – сервиз.

Узнав от Кости, который теперь почти всегда ночевал в любезно предоставленном ему маленьком флигеле, о предстоящем событии, Крачковская немедленно напросилась в гости.

В углу террасы был установлен небольшой столик, заваленный подарками. Самый богатый подарок был от Олега. Крачковская подарила молодоженам еще один сервиз, на этот раз столовый. Отдельные скромные знаки любви и внимания были от Марины, Кати и от детей. Динка, с помощью Никича, закончила свой сундучок и все время ревниво следила, чтобы он стоял на самом видном месте.

Все эти хлопоты и суета трогали Лину, и, вынимая из духовки пироги, она обильно поливала их слезами… Малайка, явившийся сказать, что он договорился и поп будет ожидать их завтра в двенадцать часов утра, был смущен и до глубины души тронут заботливыми приготовлениями к свадьбе.

А задерганные хлопотами Катя и Марина думали только об одном: чтоб все было хорошо!

Потихоньку от Лины они закладывали вещи, тратили деньги Олега и мастерили приданое для невесты.

* * *

Утром в знаменательный день приехал Малайка. В новом чесучовом костюме, с неизменной тюбетейкой на голове, он выглядел очень торжественно и нарядно.

– Жених приехал! Жених! – забежав вперед, крикнула Динка. И скромный Малайка, который обычно никому не доставлял хлопот, сейчас вызвал целый переполох на маленькой даче. Взрослые засуетились, начали одеваться.

– Скорее, скорее! – торопила всех Алина, нагревая утюг. Марина и Костя должны были сопровождать молодых к венцу. Из детей в город брали только Алину; Динка и Мышка оставались дома. Катя велела им нарвать цветов и, когда Лина вернется из города, встретить ее у калитки.

А пока все собирались и прихорашивались. Малайка, не зная, как вести себя в своем новом положении, растерянно стоял посреди террасы, а Динка, заложив за спину руки, молча и удивленно разглядывала его со всех сторон.

Все это было похоже на пестрый сон, но Лина ни в чем не изменила себе и своим деревенским обычаям; выбрав посаженым отцом Никича, а посаженой матерью – Марину, она взяла за руку Малайку и перед отъездом торжественно подошла под благословение «родителей».

– Пусть будет этот день самым счастливым днем вашей жизни! – растроганно сказала молодым Марина.

Когда взрослые уехали, Динка и Мышка бросились собирать цветы. Никич, уставший от беготни, присел на крыльцо выкурить цигарку.

– Мышка, – сказала сестре Динка, срывая вдоль забора васильки и ромашки, – все-таки свадьба – это очень веселая кутерьма! Когда я вырасту и буду богатой, я каждую неделю буду устраивать себе свадьбу!

Мышка, оживленная общим волнением, пожала острыми плечиками.

– Я еще не знаю, грустно это или весело, – с недоумением сказала она.

– Если совсем ни о чем не думать, то это весело. Просто так: Карл у Клары украл кораллы! Вот и все! Хочешь, давай летать и кружиться? У нас белые платья и банты. Давай попробуем увязаться за бабочками! – весело предложила Динка.

Мышка согласилась сначала робко, потом разошлась. Динка, взмахивая руками, как крыльями, летела впереди и, указывая на стайку желтеньких бабочек, кричала:

– За ними! За ними!

А у лазейки стоял Ленька и смотрел на обеих девочек. Он вернулся рано, гордый выполненным долгом.

Первые десять бубликов уже были розданы. Ловкий и неприметный Ленька толокся среди рабочих, сидя с ними за одним столом, пил чай в столовке и, внимательно глядя на лица, обдумывал каждый свой шаг… Бублики его исчезали в рабочих кошелках, в ящиках с инструментами, а иногда и в глубоких карманах засаленных брюк. Раздав все до последнего бублика, Ленька вытащил тщательно завернутый в тряпочку заветный полтинник и пошел в булочную. Купив фунт хлеба и рассовав по карманам новую партию пухлых бубликов, он разменял полтинник и заторопился к пароходу. На пристани какая-то женщина попросила поднести ей к дому вещи, но мальчик отказался. Перед глазами его стояло несчастное лицо Макаки, и он спешил домой. Теперь, стоя у забора и глядя издали на свою подружку, Ленька не знал, уйти ему или остаться… Динка была в том самом платье, в котором когда-то шла на утес, волоча за собой оборку. Теперь оборка была пришита и разглажена, а на голове девочки торчал, как пропеллер, огромный белый бант. Это была еще одна, чужая ему, Макака.

Ленька тихо повернулся и хотел уйти, но Динка заметила его и, размахивая руками, подлетела к забору.

– У нас свадьба, – шепнула она и, оглянувшись на Мышку, которая словно заведенная кружилась на одном месте, добавила: – Я не могу уйти. Сейчас все приедут из церкви. Но ты подожди здесь!.. – Накрахмаленные оборки ее замелькали в кустах.