Блокада - Сергей Малицкий

— Кто говорил о твоей гибели? — удивился Кобба. — Я как раз говорю о гибели твоих друзей.

— Успокойся, — опустил голову механик. — Но сразу тебе скажу, что выбор у меня не радостный. Я очень сомневаюсь, что мне удастся договориться с твоим богом или демоном — не знаю, кого ты хочешь затащить в эти врата. Понимаешь, тридцать пять лет в заточении не улучшили его характера. Тем более что вряд ли он и раньше был паинькой. Я бы, кстати, на твоем месте его поостерегся. Он ведь когда-то положился на тебя? Что ж ему так не везет со слугами? Богл, Файк, Пес, сын Пса, вся эта мерзость, наконец, ты, Кобба! Твой Галаду, жрец, тридцать пять лет беснуется от ненависти — выгляни из этого здания. Ты ничего не видишь? Десять пленок расчертили Стылую Морось. Десять границ, между которыми чудом выживают люди, но и появляются всякие чудовища. Все они питаются его ненавистью. Это не блокада раны в теле Разгона — это стены, которые возводит Галаду, потому что плоть мира как плоть человека. Раны оставляют на ней шрамы, но сами раны проходят. И твой хозяин, Кобба, изо всех сил не дает зажить этой ране. Хотя на земле Разгона было достаточно и других ран. Но они уже относятся к категории самовредительства. Послушай, Кобба, неужели ты думаешь, что, когда Галаду пожрет Разгон, он на этом остановится?

— А ты думаешь, что подняться на недоступные вершины можно, не принося жертвы? — громко спросил Кобба. — Впрочем, может быть, я и замолвлю словечко за твоих работников, механик. Машина готова, Пустой?

— Готова, — опустил голову механик.

— Тогда сюрприз, — улыбнулся жрец. — В голове у меня сейчас звучит настройка для нее. Я отправлюсь наверх и проверю все колокола — звук за звуком. Если ты ошибся хотя бы на мизерную долю тона, я убью одного из твоих друзей, и мы продолжим.

Филя судорожно расстегнул верхнюю пуговицу рубахи. Теперь уже ему не казалось, что Пустой зря ползал вокруг колоколов и зря стучал по ним. Теперь он думал, что Пустой недостаточно тщательно прислушивался к их звону и довольно небрежно подкручивал планки настройки. Филя посмотрел на бледное лицо Ройнага, который вечно подшучивал над мальчишкой, и понял, что теперь тот не шутит. Да и отверстие в стволе пулемета вовсе не казалось смешным. Так же, как и овитые когтями Тарану врата за спиной.

Сверху донеслись звуки колоколов. Верно, Кобба шел вдоль их ряда и вел по ним мечом великого мастера.

— Яни-Ра, — прошептал Пустой, — мне потребуется твое умение. Когда машина заработает, но до первого удара колокола мне будет нужен холод. Иней на стенах, холодный ветер, пар от дыхания. Поможешь?

— О чем вы там шепчетесь? — заорал Ройнаг.

— Ройнаг… — Голос Пустого был на удивление спокойным. — Я понимаю, что ты здесь не просто так, но ты никогда не казался мне идиотом. Чудиком, весельчаком — да, но не идиотом. Ни ты, ни твои солдаты не вернетесь обратно. Плоть мира смыкается. После того, что сейчас здесь произойдет, все переменится. Четырехмирие опять покроется коркой, а наши миры станут вновь недосягаемы друг для друга. Неужели за тридцать пять лет никого не осталось у тебя в Киссате? Неужели тебе не к кому вернуться? А эти молодые аху, что остались на улице, — их жизнь тоже ничего не стоит?

— А что сделал бы ты, Пустой, если бы знал, что от тебя зависит — ступит ли в твой мир нога твоего бога? — прохрипел Ройнаг.

— Сложный вопрос, — задумался Пустой. — Хотя мир-то как раз не твой. Понимаешь, Ройнаг, я всего лишь механик, поэтому у меня нет полной ясности в том, что такое мой бог. Но мне кажется, Ройнаг, что бога не вызывают машиной. Он бывает там, где считает нужным быть. Бог всегда где-то поблизости. Подумай об этом, Ройнаг, пока есть еще время.

— Я подумаю, — кивнул Ройнаг и поднялся, встал на дрожащих ногах, удерживая в руках пулемет. — Но это не помешает мне скосить всех вас, таких умных, одной очередью!

— Не спеши, Ройнаг, — послышался голос Коббы. — У меня радостная весть, приятель. Механик превзошел сам себя. Все колокола отстроены точно.

— Что ж, мы можем приступать? — спросил Пустой, кивая в сторону главного рычага. — Стоит опустить вот эту рукоять — и отключить твою музыку можно будет, только сорвав гири или заклинив шестерни… пуговицей!

— Еще один секрет! — засмеялся Кобба и подошел к рычагу. — Пусть я и не ее автор, но я ведь все-таки жил этой машиной. Как ты думаешь, почему твой отец не сломал машину заранее, а вставлял свою пуговицу прямо в процессе запуска? Почему он рисковал своей жизнью? Потому что существовал пробный запуск. Сейчас колокола подняты. Да, я сделал это. И пробный запуск покажет, гладко ли работают шестерни. Хорошо ли смазаны оси. И нет ли где пуговицы.

Кобба подошел к рычагу и сдвинул его в сторону. Наверху что-то зашумело, застучало, заурчало. Филя зажмурил глаза. Он был уверен, что через секунду услышит противный скрежет. Но скрежета не произошло ни через минуту, ни через две, ни через пять. Наконец вверху раздался короткий и звонкий удар, и рычаг вернулся в прежнее положение.

— Ты удивил меня в который раз, Пустой, — восторженно воскликнул Кобба.

— Просто тебе никогда не приходилось иметь дело с хорошим механиком, — объяснил Пустой.

— И разочаровал тоже, — продолжил Кобба. — Рашпик, достань резак из мешка. Быстро, противный толстяк. Филя, даю тебе пять минут. Ты должен срезать цепи со всех лебедок и заварить все лестницы. Бегом, маленькая мерзость! Ну вот, — удовлетворенно кивнул Кобба, когда через пять минут запыхавшийся мальчишка положил у его ног прибор. — Осталось только раздавить блок питания — и нам уже никто не сможет помешать.

— Можно подумать, что кто-то пытался, — неодобрительно покачал головой Пустой.

— Начинаем! — пропел Кобба.

Аху приложил к груди сложенную гнездышком ладонь и начал выстукивать одно и то же слово — Галаду, которое сливалось в беспрерывное гудение — ду-ду-ду-ду.

Машина заскрежетала, и по зданию пронесся тяжелый и заунывный гул.

— Филя, — прошептал на ухо мальчишке Пустой, — ты бы присел, что ли, и не высовывался пока. И так уж… нарезал и наварил выше крыши.

Филя присел на дрожащих ногах и начал медленно отползать в сторону ворот. Что-то подсказывало ему, что беда придет пока еще не с их стороны. По залу пронесся холодный ветер. В воздухе закружились снежинки. Только что мальчишка вытирал с лица пот — и вот уже холод заставил поднять его воротник. Кобба торжествующе заорал и воздел руки к стрекочущей, громыхающей и шевелящейся машине.

— Бум, — послышалось сверху, и звук пополз, расширился, охватил все помещение, заставляя зудеть у Фили не только зубы, но и каждую косточку.

— Бум, — повторилось через секунду, раздался скрежет, и огромные рычаги начали сминать ворота в ком кованой жести.

И тут Кобба завыл. Он завыл и затрясся, отбросил мечи и начал бугриться, горбатиться, кривить ноги и руки и вытягивать из пальцев страшные костяные клинки. И почти сразу в дверях громыхнул столб пламени, и Ройнаг рухнул, пытаясь зажать, ухватить вывернутыми руками изуродованную спину. Бледная, покрытая инеем Яни-Ра шагнула вперед и одну за другой метнула готовящемуся к прыжку чудовищу остро заточенные отвертки, которые вошли ему в глаза, лицо, грудь. Рук с цоканьем вцепился зубами в кривую ногу, а вылетевший из-за двери вихрь в мгновение порубил жреца на части.