Провал - Микаэль Юрт

– О чем вы говорили? – поинтересовалась Урсула, когда она вернулась к столу, чтобы забрать сумку и попрощаться.

Ванья сделала глубокий вдох. Рассказав Торкелю, она уговаривала себя, что самое страшное позади, но сейчас поняла, что это, пожалуй, не так.

– Я собираюсь уйти из Госкомиссии, – произнесла она самым непринужденным тоном, на какой была способна. По выражению лиц было понятно, что они подумали, будто она шутит. Поэтому ей пришлось объяснять, почему, как долго она планирует отсутствовать, что собирается делать вместо этого, и они не дали ей уйти, пока она не согласилась выпить еще как минимум один бокал пива – из-за Билли получилось два – после чего она покинула их.

– Ты встречался с Юнатаном? – поинтересовалась Урсула, провожая взглядом Ванью, которая направилась в сторону метро.

– Да, когда-то давно, – ответил Билли. – Приятный парень. А ты встречалась с новой дамой Торкеля?

– Лисе-Лотте. Да, однажды. Я разбудила их, когда Вебер опубликовал то интервью.

– Каково тебе было?

Урсула оцепенела. Уже вопрос, встречалась ли она с Лисе-Лотте, ее слегка смутил, теперь стало хуже.

– Что ты имеешь в виду?

– Разве вы не были вместе? Ты и Торкель?

Он произнес это так, будто говорил о чем-то совершенно естественном и широко известном. Обычная тема для беседы, как все прочие, словно он спрашивал, смотрела ли она какой-то сериал или фильм.

– И все действительно об этом знают? – Урсула слегка покачала головой.

– Про всех я не в курсе, но я знал.

– Ничего не было, – твердо заявила Урсула и пригубила вина. – А если что и было, то уже закончилось. Так что все спокойно. Что ты собираешься сейчас делать? – закончила она, чтобы сменить тему.

– Не знаю.

– Разве ты не уезжаешь куда-нибудь с молодой женой?

– Ей надоело ждать, пока я закончу работу, поэтому она уехала с друзьями на западное побережье. Я поеду туда завтра.

– Значит, на сегодняшний вечер у тебя особых планов нет?

– Нет, у тебя тоже?

– Да.

– Ну и хорошо.

Они с легким звоном сомкнули бокалы, опустошили их и стали оглядываться в поисках официанта.

Она не пьяна. Но больше чем навеселе. Существует ли слово для такого промежуточного состояния?

Урсула задумалась над этим, вылезая из такси и подходя к парадному. Код набрался без проблем. Правильно, с первой попытки – доказательство того, что она не пьяна. Войдя внутрь, она на минуту остановилась. Поглубже вдохнула, чтобы собраться. После усилия, потребовавшегося, чтобы открыть дверь, голова чуть больше шла кругом – доказательство того, что она не совсем трезва. Нечто среднее.

Она прошла несколько шагов до стены, где висели почтовые ящики жильцов. На ее по-прежнему значилось: «М., У. и Б. Андерссон», хотя М. и Б. уже давно здесь не живут. Она полгода обдумывала, не поменять ли табличку, но никак не решалась. Не потому, что думала, будто М. и Б. вернутся. По М. она даже не скучала, а Б. не скучала по ней. Может, она оставила эту маленькую табличку потому, что та напоминала ей о других временах? Ничем не лучших, просто других, возможно, более простых.

Урсула выудила из сумочки ключи, нашла маленький серебристый, от почтового ящика и открыла его. Пусто, если не считать местной газеты, недельного меню из обеденного ресторана за углом и красочной страницы от риэлторской фирмы, обещавшей ей лучшую цену за квартиру, если она обратится к ним для ее продажи. Ничего личного.

Она задумалась над тем, когда ей в последний раз кто-нибудь писал. Что, помимо счетов, в последний раз пришло по почте из адресованного лично ей? Только ей. Вероятно, приглашение на свадьбу Билли и Мю.

Когда это было? Несколько месяцев назад.

Честно говоря, теперь мало кто пишет письма и посылает открытки, но в ее электронном почтовом ящике встречалось почти так же мало личных писем и приветов, как и в обычном. Все, что она получала, приходило с работы, являлось рекламой или напоминанием от Фейсбука, что ей надо прочесть сообщения или что она пропустила какие-то события. Страницу в Фейсбуке она завела себе несколько лет назад, думая, что это хороший способ поддерживать небольшой контакт со школьными друзьями и бывшими коллегами, но ей надоело. Она не знала, какие может сообщить новости, и устала от идеальной на вид жизни других, с выходными в спа-салонах, пятницами с белым вином и креветками, личными рекордами на беговой дорожке, с закатами и выпеканием булочек для летних праздников.

Оставалось признать: она одинока. Всегда была одинокой, даже когда жила вместе с Микке и Бэллой. Собственно, ее это не беспокоило. Она – одиночка по сути, возможно, даже сама выбрала такую жизнь.

Но еще ранний вечер. Лето. Она свободна. Зачем подниматься наверх и сидеть в пустой квартире? Особенно, когда имеются другие варианты.

Она оставила все лежать в почтовом ящике, захлопнула его, заперла и пошла обратно к парадному. «Возможно, этот вариант не лучший», – подумала она, когда вышла на тротуар и ее обдало летним теплом.

Но она пребывает в промежуточном состоянии между легким подпитием и опьянением. Она имеет право принимать плохие решения.

Послезавтра будет три недели. Три недели назад он загнал машину Юнатана в залив Риддарфьерден, сломал три ребра и левую руку – в двух местах.

Торкель пришел к нему, пока он ждал в больнице, чтобы его перевязали. Он поблагодарил его, но, казалось, в то же время был на него несколько сердит.

Все похвалили их за вмешательство, но неужели Себастиан вообще не думал о последствиях? Да, он предотвратил катастрофу, но что произошло бы, если бы бомба взорвалась на Васагатан? Перед Центральным вокзалом?

Себастиан не понимал, зачем говорить о вещах, которые могли бы произойти, когда точно известно, что ничего не случилось. Крайне маловероятно, что он снова попадет в такую же ситуацию, поэтому ему не требовалось извлекать их произошедшего урок.

О возможном продолжении работы Себастиана в Госкомиссии они вообще не говорили. Он не спрашивал, а Торкель не заводил об этом речи.

Когда медсестра увела его гипсовать руку, Торкель попрощался и ушел. После этого ни единого посещения, ничего. Себастиан надеялся, что появится Ванья. В первый раз, когда его серьезно ранили на службе, она приходила его навестить. Тогда он всего лишь предложил себя вместо нее.

В качестве заложника у Эдварда Хинде. Эдвард не пошел на это, и они оба чуть не погибли.

Теперь он действительно занял ее место, сумел полностью избавить ее от опасности, но на этот раз она не пришла. Ни в больницу, ни к нему домой. Не позвонила.

У него возникало странное ощущение дежавю: выйти из больницы и понять, что ты потерял дочь. Он заставлял себя смириться с тем, что она действительно не хочет иметь с ним дела.