Андрей Белый - Валерий Демин

Кроме того, Белый вернулся домой, в Москву, что называется, без гроша в кармане. Деньги, заработанные перед отъездом из Берлина, моментально обесценились и мгновенно истратились по дороге. Как всегда, приходилось заботиться о «куске хлеба» и средствах к существованию. Он давно вынашивал план новой эпопеи, призванной послужить своего рода литературным противовесом роману «Петербург». Естественно, что название пока не написанного произведения напрашивалось само собой – «Москва» (хотя первоначально озвучивались и другие заголовки). Утомительные и подчас унизительные хождения по издательствам на первых порах никаких результатов не принесли. Наконец его самого отыскал частный издатель И. Г. Лежнев (Альтшуллер), выпускавший журнал «Новая Россия», и предложил заключить договор «под замысел». Предприимчивый издатель задумал извлечь прибыль из безвыходного положения, в котором оказался Белый: сначала напечатать его роман в журнале, а затем – в виде отдельной книги, заплатив при этом автору только один раз. Пришлось соглашаться и идти на «кабальный договор».

Испытанный способ пополнения личного бюджета за счет лекций поначалу дал сбой: впервые лектора не приняла и освистала молодежная аудитория. Новому постреволюционному поколению в России были совершенно чужды былые символистские ценности, а их носитель – А. Белый – представлялся какой-то ирреальной тенью отжившего прошлого. А ведь говорил он о вещах конкретных и интересных: делился впечатлениями о жизни в Берлине. И название лекции придумал интригующее – «Одна из обителей царства теней» (это о Германии) (потом с таким же названием вышла еще и брошюра Белого). Однако «пролетарская молодежь» на галерке свистела, улюлюкала и топала ногами, а благопристойная публика в партере минут пятнадцать безуспешно пыталась урезонить стихию неуправляемой аудитории. И все же лекция состоялась. Как только Белому дали начать, он овладел вниманием аудитории и держал ее в напряжении до конца выступления…

Именно с этого времени началось тесное сотрудничество А. Белого с Петром Никаноровичем Зайцевым (1889–1970). Познакомились они еще в 1911 году, когда молодой поэт Зайцев был членом ритмического кружка при издательстве «Мусагет», которым руководил Белый. После революции оба работали в московском Пролеткульте. И вот новая встреча. Литературная судьба П. Н. Зайцева сложилась не очень благоприятно: хотя стихи он продолжал писать, что называется, до глубоких седин, – при жизни сумел опубликовать всего один поэтический сборник. Литературная общественность знала его больше как издательского работника. Он был хорошо знаком со многими маститыми писателями и деятелями культуры, прекрасно знал издательский процесс. Так что предложение, сделанное Зайцевым Белому о помощи в организационных и бытовых вопросах, поступило как нельзя кстати и явилось настоящим подарком судьбы. Отныне П. Н. Зайцев сделался бескорыстным помощником Андрея Белого, добровольно взяв на себя трудоемкие функции секретаря и литературного агента. Но главное – он стал надежным и преданным другом, пользовавшимся у Белого абсолютным доверием.

Сам Зайцев чуть ли не боготворил своего патрона, считая его одним из самых выдающихся писателей ХХ века. В одном из писем Белому он писал: «Верю глубоко: народ и страна нуждаются в Вас – единственном в наши дни художнике, мастере слова, мыслителе. » Известен также написанный П. Н. Зайцевым сонет, посвященный А. Белому, где воссоздан поэтический образ мыслителя-космиста: « Зачем же здесь твой неспокойный гений, / Какой мечтой эфирный гость пленен: / Не сменой ли полетов и падений?/ Но что для Духа жизни бледный сон, / и все люциферические бури, / Когда в душе источники лазури!» Сохранились обширная переписка между Белым и Зайцевым, подробный дневник последнего, относящийся ко времени совместной деятельности. На склоне лет П. Н. Зайцев написал блестящие воспоминания об этом периоде своей жизни, главное место в них, естественно, отведено Андрею Белому.

В начале января 1924 года А. Белого пригласили в Петроград на чествование Федора Сологуба: отмечалось 40-летие литературной деятельности старейшины русского символизма. Белый подготовил к юбилею теплое поздравление, где заодно подвел некоторые итоги совместно пройденного пути: «Глубокоуважаемый и дорогой Федор Кузьмич! Позвольте мне в высокорадостный для нас, Ваших почитателей, день присоединить свой голос к хору других, чтобы выразить Вам жаркую благодарность за все то, чем Вы дарили нас многие годы; на ритмах и образах Вашей высокой и мудрой поэзии мы, некогда молодежь, воспитывались; на поразительных страницах Ваших романов, повестей, рассказов крепло самосознание наше, чеканились наши вкусы; много лет Вы дарили нас образами Вашего изумительного художественного дарования. Более двадцати лет стоите Вы перед поколением, к которому я принадлежу, как дорогое всем русским имя, в ряде других дорогих нам имен. Толстой, Пушкин, Лермонтов, Достоевский, Тургенев, Гоголь, Федор Сологуб были, есть и будут всегда нашими учителями. Нашему поколению, Федор Кузьмич, Вы особенно дороги сочетанием смелости, полета, „новых путей“, которые Вы открыли нам, с лучшими традициями великой русской литературы. Вы дороги нам, как строгий страж заветов искусства, стойко отстаивавший и отстаивающий лучшие традиции литературной чести и литературной порядочности. Вы для нас самой судьбой избранный третейский судья в вопросах нашей литературной злободневности. Вы близки нам не как художник только, но и как всем дорогой, необходимый Человек в высшем значении этого Слова (Чело Века). Вы – „мэтр“ формы и стиля – еще и учитель наш в дорогом, незабвеннейшем смысле этого слова. Бесконечно дорогой, любимый, уважаемый Федор Кузьмич, позвольте мне, Вашему старинному почитателю, во многом ученику, пожать заочно Вам руку и просто обнять Вас и пожелать в этот радостный для всей русской литературы день еще долгого, плодотворного труда».

Однако намеченное на 28 января торжественное заседание в Александринском театре пришлось переносить на февраль из-за смерти и похорон В. И. Ленина. Страна погрузилась в траур. Трагическое событие дало повод для откровенного обмена мнениями. Тон задал Иванов-Разумник, Ленина не любивший и считавший (с эсеровских позиций) происходящее в России отступлением от социалистических чаяний и идеалов (накануне решением Второго Всесоюзного съезда Советов Петроград был переименован в Ленинград):

« Ленин – не болото, и не родник, но уже миф. Он – символ конца петровского периода русской истории; более того – символ конца наполеоновского, послереволюционного периода истории европейской. Переименование Петербурга в Ленинград – безвкусно и никчемно, – так же нелепо, как Петру было бы переименовывать Москву в Петербург. Новые города, так же как и новую жизнь, не переименовывают, а строят. Но вот памятник Ленину надо бы поставить рядом с Адмиралтейством, по другую сторону площади, где стоит памятник Петру. На одной площади были бы тогда два символа – начала и конца петербургского периода истории. Символ не считается с тем, каков был человек. Пусть Петр был таким вырожденцем, каким его довольно плоско и малоталантливо нарисовал в одном из рассказов Пильняк; миф о Петре от этого не потерпел ущерба. А история живет мифом. Чем был в жизни Ленин – все равно. История будет жить легендой о Ленине… »

А. Белый ответил 6 февраля: «Все, что Вы пишете о Ленине, ставшем „мифом“, верно: мы не учитываем грандиозности того, что происходит в мире. Москва представляла собой в дни похорон невиданное зрелище… А жест остановки движения по всей России, а ревы гудков по всей России? Лица, бывшие у гроба Ленина, возвращались потрясенные; все было так устроено, чтобы вызывать впечатления физического бессмертия; с людьми делалась истерика у гроба… А обелиск (саркофаг. – В. Д.), внутри которого можно будет еще долго видеть лицо Ленина, – разве это не напоминает все о каком-то новом культе; не вступаем ли мы в какой-то новый период, подобный периоду египетскому (воздвижением пирамид и т. д.)… Да, – остается с удивлением смотреть на события мировой жизни, стараясь вычитывать из них еще новые шифры. »