Техник-ас - Евгений Владимирович Панов

мне плевать! – резко остановившись, почти прокричал в лицо собеседнику второй. – Только пусть вначале выслушают, а потом делают со мной что хотят! Я лучше от своих пулю в лоб получу, чем так дальше жить! Ты же видел, что эти звери творят! Там, в деревне! Не знаю, как ты, а я уже не могу больше сдерживаться! Я как глаза закрою, так всё это как наяву вижу! Я же не сегодня-завтра могу просто не выдержать. И плевать мне и на старшину, и на всё остальное! Я же их убивать хочу! Всех до единого!

– Ты это брось! Старшина велел искать партизан и установить с ними связь. И без самодеятельности.

– А на хрена вы сдались партизанам, такие красивые? – проговорил я, прячась за густой листвой кустарника и оставаясь для них невидимым.

От моего голоса они оба аж подпрыгнули и заозирались по сторонам. Один из этих двоих скинул винтовку с плеча и перехватил поудобнее.

– Кто здесь?

Его товарищ усиленно крутил головой и чуть не подпрыгивал от возбуждения.

– Товарищи, не стреляйте! Мы свои! Нам до партизан надо!

– Вы винтовочки-то на землю положите и пять шагов назад. И без глупостей.

Я для убедительности передёрнул затвор, чтобы он погромче клацнул.

Оба любителя лесных прогулок послушно сложили оружие и попятились назад. Я вышел из-за кустов, невольно заставив их вздрогнуть. Ну да, стараниями Риты мы были в чистой, добротной немецкой форме.

– Так я повторюсь: на хрена вы нужны партизанам? Какой от вас прок, кроме расхода патронов на ваш расстрел?

– А вы кто? – чуть слышно спросил тот, которого звали Серёга.

– Дед Пихто! – усмехнулся я. – И бабка у меня тоже Пихто. И внучка Пихто. Пихты мы. Фамилиё у нас такое.

– А мы это, – захлёбываясь, начал тот, что был для меня пока что безымянным, – мы из «Русской дружины». То есть мы раньше были в Красной армии, потом попали в плен, а потом сюда. Нам к партизанам надо. У нас сведения есть.

Он, забывшись, сделал пару шагов вперёд и резко остановился, увидев направленный прямо ему в лоб ствол снайперской винтовки. Намёк он понял и попятился обратно на своё место.

– То есть вы воевали против немцев, потом попали в плен и пошли служить тем же немцам? – хищно прищурился я. – Я ничего не перепутал?

Тот, что Серёга, начал тихонько, по миллиметру, смещаться за спину своего спутника.

– Даже не пытайся! – как из-под земли выросла у них за спиной Рита с автоматом. – И не оборачивайся!

– Ну так что с вами делать, граждане предатели?

Я пристально посмотрел им в глаза. Молодцы, взгляд не отвели.

– Да пристрелить их, товарищ майор, и всех делов. Время ещё на них тратить. – Молодец Рита, обозначила, кто есть кто.

Тот, имя которого я ещё не знал, весь как-то сдулся. Плечи его опустились, голова поникла. Он тяжело вздохнул и произнёс:

– Стреляйте, товарищи. Мы всё понимаем. Только дайте вначале рассказать, ради чего мы вас разыскивали.

Мы с Ритой развели этих двух кадров в разные стороны, и, пока она стерегла одного, я допрашивал другого. Вернее, даже не допрашивал, а выслушивал, потому что они оба старались выговориться по полной. Мне оставалось лишь задавать уточняющие вопросы.

От них я и узнал о том, что натворил расстрелянный нами эшелон на станции. Влетев на полной скорости, он на стрелке сошёл с рельсов и врезался в цистерны с топливом, сминая их и сам сминаясь в гармошку. Вагоны наползали один на другой, и тут разлитый бензин полыхнул. Почти сразу рванули детонировавшие снаряды и авиабомбы. Взрыв разметал остатки вагонов, и волной пылающего бензина накрыло эшелон, везущий к фронту солдат. Спастись почти никому не удалось. Стоящий там же на соседних путях состав с танками тоже весь искорёжило. Некоторые танки, в том числе и тяжёлые «тигры», восстановлению не подлежат.

Станция до сих пор не может работать в полном объёме. Смогли лишь пробросить одну ветку пути, да и ту временно. Водокачку, уничтоженную взрывом, пока не восстановили. В прилегающем посёлке действует комендантский час. Все посты усилены и выставлены дополнительные. Немцы прочесали все окрестности, но безрезультатно, и теперь срывают злобу на местных жителях, без лишних разговоров расстреливая и вешая всех, нарушивших комендантский час.

На усиление охраны из-под Жлобина, из деревни Красный Берег, перебросили ту самую «Русскую дружину», набранную из числа советских военнопленных. По словам Сергея и Николая (так звали второго), тех, кто искренне хотел служить немцам, были единицы. В основном туда шли для того, чтобы спастись от побоев и издевательств, а также от отправки в Германию в лагеря смерти.

А вот от той части их рассказа, ради которой они и искали партизан, у меня буквально зашевелились волосы на голове[112].

В самом начале войны немцы заняли крупную белорусскую деревню Красный Берег. Почти сразу в старой помещичьей усадьбе был оборудован военный госпиталь. Вскоре всем, кто умел, а главное, хотел думать, стало понятно, что блицкриг забуксовал, и война принимает затяжной характер. Количество раненых солдат и офицеров всё увеличивалось.

В конце сорок второго – начале сорок третьего года, после ряда поражений, остро встал вопрос о донорской крови, которой катастрофически не хватало. И тогда гитлеровцы нашли, как им показалось, идеальный выход из создавшегося положения. Они решили брать кровь у… детей. У детей тех самых славян, которых сами же считали неполноценной расой. Видимо, сильно прижало.

Рядом с госпиталем появился детский концентрационный лагерь, куда со всей округи свозили изъятых у родителей детей. Брали не всех, а только детей в возрасте восьми-четырнадцати лет: в этот период в организме ребёнка идёт гормональная перестройка, и кровь имеет самые сильные свойства.

При поступлении в лагерь детей осматривали на предмет заболеваний и делили на две группы. В первую отбирали детей с первой группой крови, у них забирали сразу всю кровь. Вторая группа предназначалась для многократного забора крови. Ещё часть детей отправлялись в другие госпитали, в том числе в Германию, в качестве живых резервуаров с донорской кровью.

Был разработан ужасающий, бесчеловечный и садистский способ добычи крови. Ребёнку вводили веществоантикоагулянт и подвешивали под мышки, сильно сжимая при этом грудную клетку для лучшего и более полного оттока крови. На ступнях делался глубокий надрез, либо глубоко срезалась кожа, либо ступни полностью ампутировались. Кровь стекала в специальные ёмкости и затем переливалась раненым немецким солдатам и офицерам.

Был ещё и другой, более «гуманный» способ. Добрые приветливые тёти в белых халатах клали ребёнка на специальный стол, руки просовывались в специальные