Равноденствие - Даха Тараторина

– Я мог сделать тебя самой счастливой женщиной в мире!

– Не мог, Белен! Не можешь. Не сейчас. Что бы ты сделал? Что?

Он растерянно ласкал меня, цеплялся за запястья и тут же разжимал пальцы, чтобы не напугать.

– Мы бы вернулись домой! Стали бы настоящей семьёй!

– Вернулись бы. Но это твоё счастье, не моё. Я не усидела бы в клетке, хлебнув свободы. А ты не смог бы бросить дом, людей, которые от тебя зависят.

– Смог бы!

– Нет. Это мучило бы тебя, мучило нас обоих. Тебе нужен кто-то, кто разделит твоё счастье, кто будет рад войти в твой дом, кто сумеет подарить тебе сына…

Брианна замерла, не дышала, не двигалась.

– Я научился бы жить твоей жизнью.

– И страдал бы до старости? Как отец? Ты хочешь стать похожим на человека, изорвавшего в клочья собственную жизнь ради любимой? Нет, молчи. Ты скажешь да, но я не позволю тебе. Ты не имеешь права так отвечать. Я запрещаю тебе, слышишь! – я ударила его маленькими горячими кулаками.

Он поймал их, поочерёдно прижал к губам, заставил обвить свою шею и склонился, чтобы поцеловать в последний раз: страстно, требовательно, ломая все преграды, давая понять, что я могу сражаться и биться сколь угодно долго, но он никогда не отступит и не передумает, не поймёт и не отпустит, потому что он – такой. Он упрямый, сильный, знающий, чего хочет и никогда, ни за что на свете не способный согласиться со своей взбалмошной девчонкой.

Наверное, мне было нужно именно это. Я бы тысячи раз жалела потом, но, если бы он поцеловал меня так, я бы сдалась. Я не сумела бы больше противостоять, сорвалась, вынудила бы забыть обо всём, что с таким трудом воспитала в себе и стала бы примерной, спокойной… несчастной.

Но он поцеловал меня в висок, как целуют настоящую сестру.

– Я не скажу да: я тоже успел кое-чему научиться. Нам обоим нужно повзрослеть, Вирке. А мне правда пора тебя отпустить.

Отпусти…

Мгновение я готова была умолять его. Не слушай, не соглашайся, нет! Сделай так, как сам считаешь верным, сделай как всегда! Пожалуйста…

Богиня, как же больно поступать правильно!

– Спасибо, Белен.

– Ты вернёшься ко мне?

Мне стоило тогда соврать.

– Я не знаю.

Он больше не держал меня. Не хватал за руки, не рвался отговорить поцелуями.

Он сделал шаг назад и улыбнулся: тепло, понимающе.

– Я не перестану любить тебя.

– Очень на это надеюсь.

Нет, нет! Больше не смотреть на него, не поднимать глаз, потому что иначе случится страшное: иначе я передумаю.

Прежде чем ударить лошадь каблуками, я склонилась к уху Брианны:

– Если ты обидишь его, я вернусь и оторву тебе голову.

Ведьма смотрела на меня с недоверием, не понимая, должна ли отговаривать или благодарить, растерянно сжимала изящными пальчиками поводья:

– Это лучшее, что мне когда-либо говорили, – бойко ответила она.

– Н-н-но!

Гадина встала на дыбы, закрывая стройным торсом светило, и бросилась вперёд.

Может быть, я совершаю самую страшную ошибку на свете. Может быть, я начну проклинать себя уже завтра и приползу на коленях к мужчине, которого оттолкнула, умоляя принять обратно, чтобы понять: он уже с другой. Может быть, всё это время я боролась с чудовищами, которые существуют только в моей голове.

Но сегодня я неслась навстречу ветру, не оглядываясь на уносимые его порывами слёзы. Неслась, не чувствуя ни обуз, ни преград, ни страхов, потому что впервые в жизни мы сами написали свою судьбу.

И нас ожидало ещё много-много пустых страниц.

123

Двенадцать лет спустя

– Так, ладно, кто это сделал?

Мужчина использовал самый суровый из своих взглядов, но девочка четырёх лет с невинным лицом и мальчишка постарше с копной растрёпанных каштановых волос вели себя так, словно впервые видели не только наглого жирного кота, час назад с огромным трудом снятого с крыши самой высокой башни, но и саму башню, хозяйку кота, оскорблённо прижимающую к пышной груди истошно вопящее (куда громче, чем до спасения, надо признать) животное, ни даже родного отца, потерявшего всякую надежду воззвать к голосу разума сорванцов.

Хозяин имения нахмурился, но морщинка меж его бровей пролегла неглубоко, свидетельствуя, скорее, о восхищении шуткой, а не о надвигающемся наказании.

Кота всё равно никто не любил: обожаемый питомец конюшьей жены исправно гадил по углам, воровал с кухни лучшие куски мяса, при этом не съедая их, а лишь вываливая в пыли, и систематически пробирался в кабинет лорда исключительно за тем, чтобы обернуть чернильницу на максимально далеко спрятанные важные документы. Как он успевал совершать любое из злодеяний, оставалось секретом, потому что большую часть времени он проводил, улепётывая от маленьких наследников, а в свободные от нелёгкой работы вечера планомерно доводил обитателей замка до белого каления.

– Если кто-то признается сразу и сам, то получит лишь порицание и немой укор, – пообещал лорд, – а порку оставим на следующий раз.

Мальчик и девочка переглянулись. Порки не хотелось совершенно. Почти так же сильно, как сознаваться в содеянном.

– Сюда их, сюда, господин! – потребовала отмщения котовладелица, запихивая зверя подмышку и порываясь ухватиться за горящие от позора маленькие уши.

Юный лорд приосанился, выступил вперёд, понимая, что обязан защитить сестру, ещё раз оглянулся на остановленную властным движением отца жену конюха и с готовностью вытянул палец:

– Это она!

– Это он! – куда меньше терзалась сомнениями малышка.

Мужчине, признавшему свою полную несостоятельность как воспитателя, стоило огромных усилий не расхохотаться.

– И эти дети живут под моей крышей! – горестно возвёл он очи к небу. – А как же честь? Желание защитить и оградить от беды родного?!

Дети запыхтели, взбивая пыль носками ботинок.

– Так, может, я от беды её и огражу, – мальчишка прицельно пнул маленький камушек прямиком в пухлый кошачий зад, – а от выдирания ушей – нет. Зачем ей уши? Разве что серёжки вешать. А это, почитай, и не за чем!

Сестра тут же возмутилась:

– Как это не за чем?! А сказки я чем, по-твоему, стану слушать?

– Большая ты уже для сказок…

– И ничего и не большая! Я во-о-о-о-он какая маленькая! – малышка присела на корточки, показывая совсем немного расстояния от земли. – Для сказок самое то. А вот для порки точно рано! Пап, а сказку почитаешь? – тут же нашлась хитрюшка.