Франко-прусская война. Отто Бисмарк против Наполеона III. 1870—1871 - Майкл Ховард

Но французы не давали немцам возможности спокойно проводить работы по укреплению кольца окружения. Их тяжелая артиллерия регулярно открывала огонь, правда, скорее для повышения боевого духа осажденных, нежели для нанесения урона осаждавшим, и немецкие войска вскоре не без презрения могли судить о возможностях орудий противника, что неизбежно в условиях позиционной войны. И между аванпостами обеих армий быстро завязались дружеские отношения. Немецкие часовые сквозь пальцы взирали на то, как француженки рылись на полях в поисках картофеля, были даже установлены часы для посещения расположенных между позициями лавок и пекарен таким образом, чтобы пруссаки и французы не мешали друг другу, и вообще между прусской и французской армиями установились взаимоотношения, на которые немецкий Генштаб махнул рукой. Так, немецкие солдаты из боевого охранения меняли пайки на сведения, коньяк и газеты. В Севре была установлена и почтовая связь для официального ведения переговоров или передачи сведений нейтральными сторонами. Сигнал горниста с французского или немецкого берега означал перемирие. Затем для устных переговоров наделенные полномочиями офицеры пробирались через баррикады каждый со своего конца моста и встречались у его центра. Для более основательных переговоров или для перемещения граждан нейтральных стран в Париж или из Парижа французы выделяли лодку, что тоже было не всегда безопасно, ибо кто-нибудь из не очень дисциплинированных или не очень хорошо информированных солдат (как немецких, так и французских) мог сгоряча и пальнуть из винтовки, так что поездка с берега на берег уподоблялась кое для кого переправе через Стикс. Через этот крайне ненадежный канал и осуществлялась связь официального правительства Франции с внешним миром.

Среди первых, кто 1 октября доверился этому «Стигийскому проходу», были двое американских офицеров, генерал Бернсайд, герой сражения при Фредериксберге 1862 года, и полковник Форбс. Официально они прибыли в статусе независимых нейтральных наблюдателей. Их интересовала исключительно техническая сторона осады, и Трошю велел провезти их по всему периметру кольца блокады и осмотреть наиболее мощные укрепления. На самом же деле и Бисмарк, и сам Фавр были отнюдь не против использовать прибывших с визитом двух старших офицеров американской армии для того, чтобы попытаться выйти из политического тупика, но так и не смогли избавиться от пут переговоров в Ферьере. Обе стороны признавали, что необходимо перемирие, именно оно и дало бы возможность собрать делегацию для заключения мира. Но французы настаивали на том, чтобы такое перемирие продлилось две недели и дало бы возможность осажденным парижанам пополнить запасы. Мольтке был категорически против. Все, что удалось достичь в ходе визита двух американцев, – это некоторое взаимное прояснение настроений обеих воюющих сторон. Немцам они разъяснили, что французы пока что не готовы купить мир за счет территориальных уступок. Сам Фавр примирился с потерей Эльзаса, но никогда не согласился бы в нагрузку сдать еще и Париж. Что же касалось Троило, американцы ясно дали понять, что, по их мнению, ему нечего было и надеяться на укрепления: Бисмарк рассчитывал на бунты населения города, которые, собственно, и выполнили бы всю главную работу за него, и, вероятно, был прав. На это Трошю только и мог ответить, что голод будет необходим, чтобы вынудить к капитуляции или же вызвать бунт, но ни одной из сторон не следовало тешить себя иллюзиями, что осады, как она ни изнурительна, все равно не избежать и завершить ее раньше срока тоже не удастся.

Перед лицом очевидного нежелания немцев атаковать Париж Трошю вынужден был пересмотреть свои планы. У него имелось в распоряжении 400 000 человек, вооруженность их постоянно усиливалась благодаря бесперебойной работе оружейных заводов и мастерских. Им предстояло выступить против 236 000 немцев, рассредоточенных тонкой полосой по кольцу длиной в 80 километров. Правда, свыше четверти этих сил составляла национальная гвардия, и гвардейцы компенсировали недостаток боевой подготовки и опыта задором и боевым духом, или, по крайней мере, так считалось. Они со всей ответственностью отдавали себя занятиям по боевой подготовке, проводившимся даже в темное время суток при скупом свете газовых фонарей, и буквально рвались в бой. Однако к этому Трошю был пока что не готов – даже без гвардейцев у него было достаточно сил для нанесения сокрушительного удара по растянутым вокруг города корпусам и дивизиям немцев. Но что бы это ему дало? Трошю не привязал оборону Парижа к какому-то генеральному плану ведения войны. Измотать немцев не входило в общую стратегию войны на изнурение противника, провоцируя тем самым политическое недовольство за Рейном, которое вынудило бы их без промедления заключить мир на благоприятных для французов условиях. «Я понятия не имел, – признавал он впоследствии, – ни о стратегии, ни о тактике. Передо мной не стояло цели, кроме разве что одной-единственной – вовлечь немцев в еще одну Сарагосу[45]. И если немцы упорствовали, не желая оказаться вовлеченными в подобную авантюру, то как Трошю мог форсировать события?

При отсутствии атаки немцев подстегиваемые агитаторами из прессы и политических клубов французские командующие предприняли одну-две локальные наступательные операции. Дюкро после того, что произошло в Шатильоне, оценивал боеспособность войск еще ниже, чем Трошю, и тщетно просился отправиться из Парижа на воздушном шаре с целью организации сил сопротивления в провинциях. Винуа был настроен более оптимистично: его 13-й корпус имел все, что еще оставалось от регулярной армии, и не желал видеть их в растерянности от осознания небоеспособное™ своих товарищей по оружию. Поэтому Трошю 30 сентября разрешил ему приступить к выполнению самой бессмысленной из всех военных операций – провести «разведку боем» на левом берегу Сены. С 20 000 солдат, под прикрытием орудий фортов Бисетр и Иври, он штурмовал селения Л’Э, Шевийи и Тье, в результате чего понес колоссальные потери. Две недели спустя Трошю предпринял еще одно локальное наступление, чуть успешнее первого. Предпринятое Мольтке перестроение сил 3-й армии для высвобождения сил фон дер Танна и направления их на Орлеан, по мнению Трошю, указывало на сосредоточение войск для атаки Парижа, во что Трошю еще продолжал верить. И 13 октября, намереваясь помешать этим предполагаемым приготовлениям, Винуа было приказано предпринять еще одну разведку боем в южном направлении – на сей раз ударить по населенным пунктам Кламар, Шатильон и Баньё, располагавшимся на передних склонах плато Вилакубле и поэтому уязвимым для артиллерийского обстрела орудий южных фортов. Позиции были заняты частями 2-го Баварского корпуса, оказавшими не столь ожесточенное сопротивление в сравнении с пруссаками. Французы успели извлечь определенные тактические уроки. Теперь они продвигались осторожнее, полагаясь в большей степени на огневое прикрытие, и успешно оттеснили баварцев из застав в Кламаре, Баньё, но не сумели выбить из Шатильона. Там они были вне досягаемости вражеских орудий, и батареи, выдвинутые баварцами на край плато для обстрела оттуда французов, также были накрыты огнем тяжелых орудий фортов. И довольные французы во второй половине дня отошли. Они лишь нанесли точечный укол у края немецкой линии обороны, ни о каком наступлении вдоль края плато не было и речи, однако результаты операции – примерно 400 убитых и раненых с обеих сторон и еще 200 солдат противника, взятых в плен и торжественно препровожденных в Париж, – все это внушало французам, и не без оснований, мысль об их превосходстве над врагом.