Неестественные причины. Записки судмедэксперта: громкие убийства, ужасающие теракты и запутанные дела - Ричард Шеперд

Мы с Элли должны были прийти к согласию относительно причины смерти. Будучи детским судмедэкспертом, она собиралась написать отчет, в который я мог внести свои исправления, а потом подписать его.

– СВДС, Дик. Это СВДС.

– Но с этим случаем все странно. Я бы лучше написал «Не установлена».

– Мы здесь не для того, чтобы осуждать их за несколько горшков с марихуаной на чердаке, ради всего святого. Или за пристрастие к выпивке. Они явно не были безалаберной парочкой наркоманов. У отца была постоянная работа, ребенок был здоров, за ним хорошо ухаживали. Они регулярно ходили на приемы к врачу и на вакцинацию, их поддерживали родные – бабушка, сестра. Нет, давай не будем вешать диагноз «Не установлена» на молодую пару бедняков, которые старались как могли.

– СВДС, значит, СВДС.

Только теперь другой судмедэксперт, взглянув на фотографии со вскрытия, решил, что это вовсе не СВДС. Я вывел фотографии на экран. На них были губы ребенка. Они были более красными, чем я это помнил, и следы на них были более заметными, однако никакой отечности или кровоподтеков. Эти травмы были нанесены в ходе реанимационных мероприятий. Затем я посмотрел на ряд фотографий внутренней поверхности грудной клетки, на которых были видны ребра ребенка. И действительно, я увидел небольшие белые участки в нескольких местах. Которые могли указывать на сросшиеся переломы. Или же это было лишь отражение вспышки фотографа?

Я перезвонил Элли:

– На этих фотографиях губы кажутся более красными и с более отчетливыми следами, чем было на самом деле, и на задней поверхности ребер действительно видны белые участки… – Я слышал, как она закипела от злости, так что поспешил закончить фразу: – Мы знаем, что все было не так. Если внимательно присмотреться к фотографиям, то можно увидеть, что у других органов какой-то странный оттенок, да и повсюду отражение вспышки. Все дело в снимках.

– Кто их сделал? – зарычала она. – Кто сделал эти никчемные фотографии?

Я вспомнил, как полицейский фотограф несколько застенчиво сделал шаг вперед со своим фотоаппаратом. Может, это было его первое «настоящее» задание? Он несколько раз спрашивал совета у своего начальника, после чего дополнительная вспышка вышла из строя, и ему пришлось довольствоваться встроенной в фотоаппарат вспышкой.

Все остальные фотографии были настолько плохого качества, что у белого подгузника Ноа был отчетливый голубоватый оттенок. Почему я не заметил этого раньше?

– Не переживай, Элли, – сказал я. – Должно быть, со вспышкой была техническая проблема, так они еще сохранили снимки в низком разрешении, отчего стало еще хуже.

– Я не переживаю, – спокойно ответила она. – Нет. Я очень, очень злая. Этот судмедэксперт со своей критикой сам вскрытий не проводит. И он уж точно не присутствовал на этом. Другие судебно-медицинские эксперты, нанятые для осмотра тела родственниками, с нами согласились, не так ли? Да как он смеет ставить наше мнение под сомнение?

– Потому что… ну, ты прочитала файл до конца?

– Нет еще!

– Потому что они обнаружили новые данные про родителей. То, чего не знали до этого. Из-за чего складывается иная картина. Мы думали, что они были молоды и пытались свести концы с концами, выращивая травку на чердаке… Однако теперь выяснилось, что у отца уже был ребенок от другой женщины где-то на юге. Года четыре назад. И он умер. В качестве смерти был указан СВДС.

От такого ненадолго замолчала даже Элли.

Я сказал:

– Хуже того, раньше он был героиновым наркоманом, которому вплоть до недавнего времени прописывали метадон. Жаль, что они нам ничего об этом не сказали.

– Ой, да ладно. Изводить человека, когда он всячески старается слезть. Он был под метадоном, когда ребенок умер?

– Нет.

– Вот и все.

– Когда он повстречал мать и у них родился ребенок, он всячески старался вести добропорядочную жизнь: так было написано в протоколе его допроса полицией.

– Вот именно, и если у каждого исправляющегося героинового наркомана забирать детей, то в некоторых районах вообще детей не останется.

– Послушай, Элли, мы придем в суд, дадим показания, объясним, что фотографии некачественные, скажем, что уверены в отсутствии у ребенка сросшихся переломов, объясним, что рентгенолог с нами согласился, и на этом все закончится.

– Будет не все так просто. Мы говорим, что ребенок умер от СВДС, а они и слышать этого не хотят. Думаю, им просто хочется забрать нового ребенка. Очевидно, они думают, что маленький Ноа был убит.

– Суды созданы для того, чтобы установить правду, а не то, что хотят услышать.

Последовал громкий звук, что-то среднее между смехом и фырканьем, после чего она повесила трубку.

Суд меня особо не беспокоил. На самом деле мне было даже любопытно. Семейные суды оставались для меня загадкой, как и для всех остальных, потому что вплоть до этого момента мои показания использовались ими сугубо в письменном виде. Эти суды разбираются со столь личными, чувствительными проблемами, что они полностью закрыты для прессы и общественности: никто без явной на то причины туда не допускается, даже близкие родственники покойных.

Элли ждала меня снаружи. Она выглядела обеспокоенной.

– Видел бы ты, сколько там народу.

– Как так? Почти никого туда не пускают, кроме адвокатов и свидетелей.

– Там миллион адвокатов. Мать представляют солиситор, адвокат и королевский адвокат. То же самое у отца. То же самое у местных властей. То же самое у их нового ребенка! Ей еще трех месяцев от роду нет, а у нее уже три адвоката! Итого уже 12 для начала, потом куча всяких официальных лиц. Дик, теперь, когда они снижают ставку финансирования государственной юридической помощи, они все накидываются на семейные суды, как стервятники. Слушания здесь длятся неделями!

Я подумал, что она, должно быть, преувеличивает.

– Ну тогда будет только один судья, – сказал я. – Судя по всему, для присяжных места не найдется.

Но когда я вошел в зал суда, он действительно кишел адвокатами. Формально, разумеется, никого не судили. Скамья подсудимых была пустой. Задачей единственного судьи было решить, следует ли ребенка забрать из семьи или, возможно, защитить каким-то другим способом. Ему предстояло принять во внимание много факторов, однако главным вопросом оставалось то, причинили ли родители вред маленькому Ноа или убили его, основываясь на соотношении вероятностей. Таким образом, никакого суда, просто расследование с целью установить истину. Но с полным набором атрибутов состязательного судопроизводства – адвокаты должны были задавать вопросы свидетелям, устраивать им перекрестный допрос, защищать позиции своих клиентов. Я вспомнил, что, как предположительно сказал Эсхил, правда – первая жертва войны.

Мне было разрешено сидеть в зале суда во время показаний Элли, так что я видел обоих родителей. Они сидели отдельно и не смотрели друг на друга. У них был ребенок, но казалось, будто они не вместе: разумеется, их адвокаты теперь будут заниматься взаимными обвинениями.