Гидеон из Девятого дома - Тэмсин Мьюир

– Я не…

– Не лги мне, пожалуйста.

– Я никогда не лгала никому из вас, – ответила Дульсинея.

– Тогда почему?

Послышался тихий колеблющийся вздох, будто бабочка присела на цветок.

– Подумай сам. Абигейл Пент отлично умела говорить с мертвыми. Это неприятно. Решаемая, но все же проблема. Но это был только один из факторов, а не причина. Причиной же стало… ее хобби.

– Хобби?

– Я не думала, что кого-то волнует далекое прошлое. Но Пент сильно интересовалась историей. Ее занимали все древности, которые она находила в комнатах или в библиотеке. Письма, заметки, картинки… артефакты человеческой жизни.

– Абигейл Пент, может, и была некроманткой, но в первую очередь она была историком. И не могу не добавить, что историком очень известным. Ты плохо подготовилась.

– Поверь, я себя долго за это корила. Первым делом мне следовало обыскать все. Но меня замучила ностальгия.

– Ясно.

– Ох, хорошо, что тебе ничего не было ясно. Я недооценила твое мастерство в этой… Шестой психометрии. С призраками в вещах, – вдруг она звонко хихикнула. – Я думаю, тебе стоит этому порадоваться. Пент сама меня напугала.

– Почему ты спрятала ключ внутри тела?

– Время, – ответила Дульсинея, – я не могла позволить себе быть застигнутой с ним. Если спрятать его в плоть, следы теряются. Честно говоря, я думала, что вы его раньше найдете… но зато у меня хватило времени запечатать замок. Кто избавился от печати? Мне казалось, я сделала ее абсолютно непроницаемой.

– Девятая.

– Впечатляет, очень и очень. Император бы с удовольствием ею завладел. Хорошо, что этого никогда не случится. Это был еще один удар по моему самолюбию. Если бы я подумала, что замок можно взломать, а ключ найти, я бы зачистила это место, я бы не позволила увидеть его… но ведь именно поэтому мы ведем этот разговор? Ты использовал свои психометрические трюки на послании. Если бы ты туда не зашел, ты бы никогда не узнал, что я тоже там была. Правильно?

– Возможно, – ответил Паламед, – возможно.

– И каков твой второй вопрос?

Гидеон снова задергалась, но движение перехватили так быстро, будто воздух вокруг превратился в клей. Глаза жгло из-за невозможности моргнуть. Она могла дышать и слушать, и на этом все. В голове ни хрена не было, ни одной мысли.

– Где она? – очень тихо спросил Паламед.

Ответа не последовало.

– Я повторю. Где она?

– Я думала, мы с ней поняли друг друга, – легко призналась Дульсинея, – если бы она только рассказала о тебе… я бы приняла дополнительные меры предосторожности.

– Расскажи, что ты сделала с Дульсинеей Септимус.

– О, она до сих пор здесь, – небрежно ответило существо, которое не было Дульсинеей Септимус. – Она явилась на призыв императора, в сопровождении рыцаря. С ним действительно произошел несчастный случай. Когда я взошла на борт ее корабля, он отказался прислушаться к голосу разума, и мне пришлось убить его. Этого не должно было произойти… не так, по крайней мере. Потом мы с ней поговорили. Мы очень похожи. Я имею в виду не только внешность, хотя и ее тоже, если не считать глаз. Представители Седьмого дома выглядят до ужаса предсказуемо… но была еще наша болезнь. Она была очень больна, так же как и я, когда я прибыла сюда. Наверное, она пережила первые несколько недель здесь, Секстус. Или нет.

– Значит, история о Протесилае и Седьмом доме была ложью, – сказал он.

– Ты плохо слушаешь. Я ни разу не солгала. Я сказала, что это все гипотетически, и вы все согласились.

– Софистика.

– А надо было слушать внимательнее. Но я не лгала. Я из Седьмого дома… произошел несчастный случай. Так или иначе, мы с ней поговорили. Она оказалась очень милой малышкой. Мне очень хотелось что-нибудь для нее сделать. Между прочим, я очень долго ее поддерживала… пока кто-то не забрал моего рыцаря. Тогда мне пришлось от нее избавиться, и побыстрее. Единственным вариантом стала печь. Не смотри так на меня. Я не чудовище. Септимус умерла до посадки шаттла. Она страшно страдала.

После очень долгой паузы Паламед снова заговорил. Голос его ничего не выражал:

– Хорошо, это уже что-то. Полагаю, теперь наша очередь?

– Да, но ничего личного в этом нет, – объяснила женщина, – вы ни при чем. Я знала, что, если разрушу все эти планы на ликторов, убью наследников и рыцарей остальных восьми Домов, я верну его в систему. Но надо было сделать это достаточно ловко, чтобы он не привел с собой оставшиеся руки. Если бы я прибыла в полной силе, он объявил бы военное положение и отправил бы ликторов сделать всю грязную работу, как обычно. Так он создает для себя ощущение… полубезопасности, я бы сказала. А он даже не явился в систему Доминика. Сидит где-то вдали, пытается разобраться, что происходит… а он нужен мне здесь. Я обеспечила Царю неумирающему, первому Владыке мертвых, Воскресителю, моему господину и повелителю, места в первом ряду. Он мог бы смотреть, как я уничтожаю его Дома один за другим и выясняю, сколько должно погибнуть, прежде чем он дрогнет и явится, прежде чем он увидит, что происходит, когда я зову… и мне не придется ничего делать тогда. Будет слишком поздно.

Снова пауза.

– Почему ликтор императора ненавидит его?

– Ненавидит? – Голос девушки, которую Гидеон знала под именем Дульсинеи, зазвенел как струна. – Ненавидит? Я любила его десять тысяч лет. Мы все любили его, все до единого. Мы почитали его как царя, как бога, как брата.

Дальше она заговорила тише, и голос ее стал очень старым:

– Я не знаю, зачем рассказываю тебе все это. Ты живешь на свете меньше мгновения, а я прожила столько, что жизнь перестала иметь какое-либо значение. Благодари свою счастливую звезду за то, что никто из вас не стал ликтором, Паламед Секстус. Это не жизнь и не смерть, это существование между ними, и никто не смеет просить принять такую судьбу. Даже он. Особенно он.

– Я бы не поступил так с Камиллой.

– Значит, ты знаешь, как это происходит. Какой умный мальчик! Я знала, что вы рано или поздно все выясните. Я тоже не хотела этого делать. Совсем не хотела. Но я умирала… Лавди… так звали моего рыцаря… мы с ней решили, что это позволит мне жить. Но вместо этого я продолжила умирать. Все это время. Нет, ты не стал бы этого делать, и это мудро с твоей стороны. Нельзя так поступать с чужой душой. Учитель почти помешался. Ты знаешь, что мы с ним сделали? Я говорю «мы», но это был не мой проект… Он был воплощением священного ужаса. Вини в этом свой собственный Дом! Я бесконечно благодарна дурехам из Второго дома, которые убили его и позвали на помощь. Только он меня и пугал здесь. Он не смог бы меня остановить, но мог бы все запутать.

– Почему Учитель тебя не узнал?

– Может, и узнал. – Судя по голосу, женщина улыбалась. – Откуда нам знать, что думала эта мешанина душ?