Красный космос - Михаил Савеличев

– Сколько всего таких колодцев? – вдруг спросил кто-то, и члены экипажа, не узнав голос, стали переглядываться друг с другом, словно молчаливо интересуясь: это ты спросил? Или ты?

– Шесть основных колодцев и несколько вспомогательных, – ответил Первый коммунист. – Я проверил их состояние, они функционируют… нормально. Подобные системы создаются с большим запасом прочности, – в его голосе прозвучали нотки горечи.

– Если это так, у нас появляется шанс запустить систему колонизации Марса, – сказал все тот же голос, и Полюсу Фердинатовичу он показался ужасно знакомым.

Полюс Фердинатович пристально осматривал каждого находящегося в кают-компании, пытаясь отыскать того, кто столь знакомо говорил, слегка растягивая слова, с легким намеком на преодоленные трудности с произношением буквы «р» – результат долгих занятий с логопедом уже в довольно солидном возрасте, вознамерившись сделать свою речь безупречной. Взгляд академика несколько раз скользнул по тому, кто задавал эти и другие вопросы, уточняя ситуацию с системой самоуничтожения планеты, но именно что скользнул, не задерживаясь, ибо невозможно было вообразить, что это говорит он.

Невозможно представить.

Невозможно поверить.

Но Паганель продолжал:

– Мы можем воспользоваться этими колодцами для разогрева ядра Марса до уровня, достаточного, чтобы за счет внутреннего тепла включились основные системы колонизации. Как только они выйдут на нормальный режим, начнут подключаться системы второй и третьей очередей. Я правильно понимаю?

Изменился не только голос, но и само построение фраз, которое больше не напоминало то, как совсем недавно говорил лунный робот. Казалось, кто-то неведомый вдохнул в железное создание человеческую жизнь, которой вдруг стало тесно в сложных, но жестких алгоритмах позитронного мозга, надоело прикидываться стальным болваном, и она сбросила с себя маску притворства.

– Ефрем? – прошептал Полюс Фердинатович, близоруко вглядываясь в Паганеля, будто силясь разглядеть в его стальных сочленениях знакомую фигуру закадычного друга. – Ефрем Иванович?

В это невозможно поверить. Скорее можно вообразить, что Паганель из-за какого-то сбоя в программе вдруг принялся синтезировать особенности речи безвременно почившего ученого, писателя, мыслителя, не понимая, какую душевную травму наносит этим лицедейством тем, кто знал и любил Антипина.

– Да кто вы такой?! – не выдержал и взвился со своего места Гансовский, сжав кулаки и бешено глядя на Паганеля, который, услышав его выкрик, тоже поднялся и сделал шаг к столу, за которым сидел экипаж.

– Успокойся, Полюс, – сказал Паганель. – Извини, что так получилось…

Мартынов, Гор, Биленкин непонимающе смотрели на вскочившего Полюса Фердинатовича, на робота, который внезапно заговорил другим голосом.

– И вы извините меня, товарищи, что столь долго держал вас в неведении, – сказал Паганель остальным. – На это имелись причины. Причины психологического свойства, ибо и мне самому стоило немалых трудов привыкнуть к столь… необычному виду.

Первым пришел в себя Борис Сергеевич:

– Объясните… объясните, пожалуйста…

– Я не лунный робот, не Паганель. Я – Ефрем Иванович Антипин, которому пришлось принять участие в экспедиции в подобном теле, ибо мое человеческое тело, увы, пришло в полную негодность. Эксперимент по переносу сознания в позитронный мозг разрабатывали я и академик Казанский. Разрабатывали в глубокой тайне, ибо… ибо было много неизвестного, непонятного. Но когда со мной… случилось то, что случилось… Петр Александрович, согласно нашей обоюдной договоренности, проделал всю процедуру. Я потерял человеческое тело, но обрел железное. – Паганель вдруг издал смешок, так хорошо известный многочисленным друзьям и ученикам академика.

Слезы катились из глаз Полюса Фердинатовича.

– Ефрем, Ефрем, дружище, – только и мог выговорить он.

Гигант переводил взгляд с Паганеля на Гансовского, не понимая, что происходит.

Полюс Фердинатович выбрался из-за стола, раскинул руки и обнял огромное стальное тело – новое тело академика Антипина:

– Дружище… дружище…

– Предлагаю все же вернуться к обсуждению более животрепещущей проблемы, нежели мое воскрешение, – сказал Ефрем Иванович. – Нет-нет, уважаемый Полюс Фердинатович, на стул садиться не собираюсь, ибо я как тот Буратино, что проткнул своим носом нарисованный очаг, – оттого, что вновь стал Антипиным, отнюдь не перестал быть стальным.

– У вас имеется какой-то план… Ефрем Иванович? – Обращаться так к тому, кого привык называть и воспринимать Паганелем, для Бориса Сергеевича пока еще было трудно.

Сверхглубокие шахты, которые вели к остывшему ядру Марса, представляли собой сверхпроводящие волноводы, которые улавливали, усиливали и направляли некрополе в центр планеты.

– К счастью, у них недостаточно некрополя, чтобы включить самоуничтожение, – сказал Антипин. – Я правильно понимаю ситуацию, уважаемый товарищ Первый коммунист?

– Да.

– Но ничто не запрещает нам использовать эту систему для передачи и усиления поля коммунизма, тем самым мы не только избежим катаклизма, но и подогреем ядро до уровня, необходимого для запуска механизма колонизации.

– Ефрем… э-э-э… Иванович, – Гору пока с трудом давалось называть Паганеля по-новому, – но… откуда мы возьмем поле коммунизма? Здесь, на Марсе?

– Я вижу перед собой целых семь источников нужного нам поля, – сказал Антипин и стальной рукой обвел присутствующих. – Вы понимаете? Каждый из нас разместится в ключевых шахтах и превратит эту колоссальную машину уничтожения в машину возрождения Марса!

Все молчали словно громом пораженные. Действительно, они как-то отвыкли воспринимать себя неотъемлемыми частичками той грандиозной преобразующей силы, которая после тысячелетий человеческой истории, когда ее искры то вспыхивали, то почти полностью угасали во мраке алчности, властолюбия и мракобесия, в начале этого, двадцатого века наконец-то возгорелась в долгожданное пламя. И мощь этого пламени имелась в каждом из них, в каждом члене экипажа «Красного космоса». Нужно только воспользоваться ею.

– Это возможно? – спросил Борис Сергеевич у гиганта, и тот склонился над консолью.

– Да, такое возможно, – Первый коммунист поднял голову. – Если только вы действительно готовы к такому… во имя тех, кто не сделал вам ничего хорошего…

– Ничего плохого они нам тоже не сделали, голубчик, хм… – Роман Михайлович слегка смутился вырвавшегося у него по привычке обращения. К гиганту оно мало подходило.

– Я оставлю вам координаты шахт, а сам вернусь на Деймос, чтобы провести перенастройку систем, – гигант зашевелился, будто уже прямо сейчас собираясь встать и отправиться на свой корабль.

– Добро, – Мартынов встал со стула, одернул форменную куртку. – На том и порешим. У кого какие предложения, возражения, товарищи? Тогда все по местам.