Серебряный пояс - Владимир Топилин

Сбежавшийся на поляну народ с нескрываемым чувством радости встретил своего благодетеля. Наступивший праздник Святой Троицы требовал благостного причастия он послушных прихожан представителем церкви. Но Петруша был настолько слаб и расстроен, что не мог даже осенить крестом поднятой руки протиснувшуюся к нему сквозь плотную толпу бабку Ветлужанку.

Положение быстро исправили. Чудодейственный напиток пасечника Ворогова быстро привел дьякона в себя. Испив берестяную купель медовухи, Петруша оживился и начал рассказ о своих злоключениях. Спросив разрешения настоятеля Спасского собора, дьякон Петр отправился в указанное место для чтения проповедей с караваном Мишки Стелькина. Добрый путь, длившийся двое суток, привел путников в долину Серебряного пояса, к устью Лабазного ключа. Здесь их дороги разошлись. Злой как черт, Мишка Стелькин с призванными к «делу разбора» десятью пособниками караваном отправился вверх по Ольховскому ключу, где, по его сведениям, «сукины дети Пановцы, обошедши его вниманием, открыли новое, богатое золотое месторождение». А дьякон Петр, предвкушая сладостный вкус первого медового сбора деда Ворогова, пошел по Лабазному ключу в Кузьмовку через перевал между двумя Колоколами. Конную тропу Петруша знал хорошо. Ранний вечер предвещал дьякону скорый отдых. Подвязав тесьмой до колен длиннополую рясу, чтобы не путалась в грязи, священнослужитель быстро вышел на указанную седловину. Впереди, внизу под горой, клубился дым печных труб. До старательского поселка было рукой подать: «И двух молитв не дочитать! Голос люди услышат». Довольный Петруша троекратно осенил себя крестом праведника, ступил было шаг вперед, да так и остолбенел. Из тайги на задних лапах перед ним вышел «огроменный черный медведь». Довольно прищурив подслеповатые глазки в лучах заходящего солнца, хозяин тайги нес в своих лапах перед собой разбитый улей деда Ворогова. Слизывая змеиным языком со стен ящика сладкий мед, зверь не видел человека, поэтому подошел к Петруше на расстояние верного прыжка.

Страх и запутавшаяся некстати в ногах ряса обрекли священнослужителя на «древь тщедушную, в камень облаченную». Не смея ступить и шагу, Петруша стал проворно осенять себя рукой многочисленными крестами. С посиневших губ сорвалась первая молитва во спасение души. Не ожидавший встречи с человеком медведь присел на пятую точку, выставил уши, вскинул ресницы и вывалил губу от удивления. Необычный вид человека, ряса, запах ладана и вкусного воска доставил зверю глубокий интерес. Певучий голос Петруши — наслаждение.

Так продолжалось долго. Медведь сидел, откинув в сторону теперь уже ненужный улей. А Петруша читал молитвы. За первым обращением к Богу последовало другое, третье, четвертое, пятое. Едва «сибирский соловей» прекращал песнопение, медведь тут же вставал на задние лапы, недовольно хрюкал и скалил клыки. Когда из трепетных уст дьякона слетало следующее слово, зверь успокаивался и опять присаживался, сложив лапы на груди.

В одночасье прочитав содержание Молитвослова, Петруша перешел на песнопение. Воспаленное сознание хаотично вспоминало залихватские куплеты народного фольклора, яркие, забористые частушки и даже хулиганские песни. Громкий, настойчивый голос взывал к помощи: может, люди услышат! Трепетное сердце порхало рябчиком: скоро ночь…

Вспомнив все, что он знал наизусть, Петруша вдруг было затих: может, хватит? Однако у медведя было другое мнение. Звуки тайги или лай собак он мог услышать всегда. А вот театр воспринимал впервые. Грозно оскалившись, зверь вскочил на дыбки, давая понять, чтобы дьякон пел дальше. Не зная, как быть в этой ситуации, Петруша стал читать знакомый репертуар заново. Медведь успокоился, опять сел. Концерт по заявкам продолжился.

Сколько так было, Петруша не мог вспомнить. Оценивая талант актера, медведь качал головой, махал лапами, скалился, растягивал в улыбке поросячьи губы, возможно, подпевая, томно стонал или, наоборот, не нравившийся стих обрывал недовольным хрюканьем. В какой-то момент «сибирскому Бояну» казалось, что хозяин тайги заснул. Но стоило ему сделать первый шаг к бегству, как тот подозрительно открывал глазки, недовольно скалился и закладывал на затылок уши. Изнемогая от усталости, в душе проклиная свою слабость к медовым запасам деда Ворогова, диакон Петр опустился на колени и продолжил читать псалмы и петь песни осипшим голосом. Так продолжалось до тех пор, пока не приехали Самойловы. Продолжая славить песнопениями некстати оказавшийся рядом обгоревший пень, Петруша не видел, когда и как ушел медведь, испугавшись собак и людей.

Рассказывая о своих ночных мучениях, дьякон Петр к концу своего повествования успел усугубить третью кружку чудесного напитка деда Ворогова. После чего медленно завалился набок и тут же захрапел безобидным сном праведника, свято исполнившего свой долг во искупление грехов медвежьей души. Таким его занесли мужики в купеческий дом золотопромышленника Подсосова, где он проспал на кровати за печкой двое суток кряду.

Сопоставляя медвежьи проказы, Михаил Самойлов сделал для себя соответствующие выводы. Судя по вывернутой наружу левой задней ступне, медведь был хромой, поэтому не мог вести полноценный образ жизни хозяина тайги. Трехлетний возраст и дефект лапы делали зверя изгоем медвежьего царства. Более сильные звери легко прогоняли его со своей территории. Единственным свободным местом под солнцем оказались окрестности старательских приисков Серебряного пояса. Вероятно, зверь привык к недалекому поселку, запахам человека и голосам, не боялся дыма, собак, шума и других нововведений цивилизации. Медведь хорошо знал характер человека, его привычки, используя все в своих целях. Каким-то непонятным, только одному ему известным чувством, знал устройство поставленных на него ловушек и капканов и не давался под выстрел.

На прошлой неделе Михаил Самойлов наконец-то первый раз увидел зверя издалека. По настоятельной просьбе населения избавиться от зверя медвежатник вплотную занялся охотой. Работать со своими собаками он пока не мог по причинам, о которых будет рассказано ниже. Нисколько не сомневаясь в успехе своего промысла, Михаил поступил просто: поставил на медведя капкан. Проквасив скотские внутренности, он увез их на коне за перевал, срубил примитивную двухстенку из жердей, подвесил в загородке приваду, а у входа насторожил капкан. Взвести крепкую пружину самолова с первого раза не получилось. Когда медвежатник давил на нее прочным, крепким стяжком (оглоблей), капкан выскользнул и захлопнулся. Так бывает, когда охотник настраивает самолов один. Тем не менее вторая попытка принесла должный успех. Установив капкан на земле, Михаил осторожно взвел его в рабочее состояние, поставил на входе в скрадок, замаскировал травой, мхом и спокойно уехал назад в поселок. Охотник уже видел медведя в капкане. Так было много раз. Но сегодня предчувствие его обмануло.

Выждав для верности две ночи, на третий день, закинув за спину ружье, медвежатник поехал за добычей на двух лошадях. Но каково было его удивление, когда он увидел зверя в новой, невиданной ранее никогда в своей жизни роли.

Переживая опыт предков, для безопасности Михаил Самойлов всегда ставил медвежьи капканы и ловушки на границе леса и поляны неподалеку от какого-то ручья. Таким образом, осторожно подъезжая с противоположной стороны ключа, охотник отлично видел состояние самолова с большого расстояния, но сам оставался не обнаруженным пойманным зверем. Течение воздуха по ручью относило запахи в сторону. Шум воды приглушал звуки. Деревья и кустарники скрывали охотника и лошадей. Михаилу было достаточно время и места, чтобы определиться с дальнейшими действиями.