Тайна Тихого океана - Игорь Чубаха

— Шутишь.

— До запуска осталось восемь секунд, — со стороны ракеты прокаркал гнусаво-механический голос, — Всему персоналу немедленно перейти в укрытие! Начинаем обратный отсчет. Пять…Четыре…

Илья соколом выпорхнул из танковой башни и понесся по крупчатому снежному насту к ракете, в его правой руке опасно сверкала саперная лопатка. Мартин злобно ухмыльнулся и нажал на пульте следующую кнопку. Кучин боковым зрением срисовал, что инвалидное кресло германца начало самым фантастическим образом трансформироваться. Вылущились над головой и по стрекозиному начали раскладываться крылья, откуда то из-под ног выехал мотор с пропеллером, лязгнул, стыкуясь, занял место спереди и стал обрастать корпусом…

Кучин являл собой метеор, но самому казалось, что движется со скоростью роста волос. Илья понял, что успевает, только махнув рукой на происки старика. Подскочил, еле удержавшись на скользком льду, и быстрей, чем воробей клюет крошку, метнул сталь в космы торчащих наружу у боеголовки проводов.

— Дв-в-в… — захлебнулся гнусавый отсчет.

— Я с мужем поругалась… Он пьяный вернулся. Я хотела отомстить… — хныкала прикованная девушка.

А кресло Бормана тем временем превратилось в разработанный фирмой «Extra Flugzeugb» легкий многоцелевой самолет Е 400.[145]И этот трансформер, все убыстряясь, выжимая из продавленной мерзлой почвы скрип и хруст, понесся вперед. Чуть не чиркнув крыльями, проскочил ворота, перемахнул набережную и взлетел. Вонзился в непроглядное небо и слился с непроглядным небом, обсыпав провожающих горькими пилюлями.

— Что ж тебе, умная Маша, дома-то не сиделось!? — в сердцах отшвырнул саперную лопатку Илья.

— А откуда вы знаете, как меня зовут? — сквозь всхлип спросила пленница.

* * *

Дремучие бронемашины полукольцом окружили Московский вокзал. Какие-то людишки в невыразительной форме засуетились между клепанными бортами, заворачивая поддатые толпы праздных петербуржцев. Дескать, музей переезжает, ничего интересного, вот вам лучше билеты в ресторан «Тинькоф» или ночной клуб «Метро». Я, видишь, на посту, билеты все равно пропадают… Средство от зевак оказалось безотказным.

Город расцветал иллюминацией. Кардиограммами и зарницами полыхали рекламы и витрины. С Дворцовой площади фонтанировали салюты. Барабанной дробью по переулкам сеялся петардный треск. А здесь — на куполе Московского вокзала — властвовала тишина. Даже было слышно, как под самыми стенами, урча, трудился пробившийся сквозь оцепление крошечный снегоуборочный кар. Оранжевый огонек его мигалки то выползал из-под края купола, то вновь скрывался.

— Не клево тут, — мрачно изрекла Герда, ни к кому, собственно, не обращаясь. Огляделась. Со всех сторон их окружал кромешный мрак, подкрашиваемый далекими всполохами. Крутились и плясали тарантеллу снежинки. Герда зябко передернула плечами и жалобно повторила: — Нет, совсем не клево.

Кортес ее не слушал. Он говорил по спутниковому телефону, отгородившись от ветра плечом и высоким воротником дохи. Судя по напряженной спине индейца, он то ли угрожал кому-то, то ли кого-то в чем-то убеждал… Ясно кому: дедуле Мартину…

— …Кстати, даже не думай пальнуть по вокзалу шрапнелью, после того, как я заведу «Славянскую булаву». Рядом со мной Герда Хоффер, твоя внучка. Не ждал? Ха-ха-ха!

— Индейская швайн!

— Изумрудная стрекоза Чудса умеет кормиться негой занимающихся любовью шакалов.

— Дай ей сказать слово!

— Если бы я лгал, твой телефон меня бы изобличил. Вы, лунолицие, погрязли во лжи, вы уже не верите даже своим машинам. Пожалуйста.

— Деда, он нечестно убил тетю Женевьев…

— Да, трухлявый баобаб, весь перелет я прятал Герду у тебя за спиной. Я ее провез на борту твоего же самолета! Ха-ха-ха! А потом в багажнике твоего же лимузина! Ха-ха-ха!!!

Рокот снегоуборочного кара утих. Герда горемычно вздохнула, робко переступила ножками в красных сафьяновых сапожках. Металлический купол под ногами был скользкий, покатый, обледенелый — неосторожное движение, и запросто можно загреметь вниз, с нихт ферштейн какой высоты, туда, в мрак… Ветер бесстыдно забирался под легкую шубейку, не спасали ни вязанная шапочка, ни муфточка — было чертовски холодно… И совсем, совсем не клево.

Показалось, что где-то там, за спиной, на фоне ядовитых огней неоновой кириллицы, метнулся через крышу бесплотный призрак. Герда испуганно обернулась, поскользнулась, едва удержалась на ногах — нет, показалось.

Кортес сунул телефон в недра необъятной дохи (ему-то тепло, красномордому) и довольно оскалился. Омерзительный шрам на его лице казался в полутьме сифилитической язвой.

— Быть по сему, — прохрипел индеец и подул на озябшие пальцы — тонкие и гибкие, как стебли тюльпанов. — Муравьед разоряет муравейники, но его может убить укус тифозной блохи, — Индеец уселся прямо на холодный металл и принялся деловито стаскивать мокасины. — Сентиментальный кретин готов променять власть над миром на жизнь одной паршивой гордячки! — Носков под мокасинами не оказалось. Кортес пошевелил пальцами ног с криво обломанными ногтями и бережно достал из-за пазухи два есаульских сапога яловой кожи. Стукнул подошвами друг о друга. — У нас еще в запасе четырнадцать минут — четырнадцать минут, чтобы переобуться, четырнадцать минут до того момента, как мир опрокинется… Гордись, скво, ты увидишь то, что никто никогда… А это еще откуда? — на ладони индейца лежало крохотное зернышко. — Маячок. Многофункциональный. Модель «Какаду-Евразия».[146]Твой дед обладает хитростью паука, но у меня хитрость паучихи.

— Безумно интересно!..

— Твой дед приладил к ключу номер один маячок и потому так легко согласился не стрелять по куполу.

— Мне так смешно стало!..

— Он рассчитывал, что я тебя потом брошу, и по радионаводке он меня легко накроет залпом реактивных минометов.

— Главное, что…

— Глотай!

Лицо Кортеса исказила столь безумная гримаса, что запуганная девушка не посмела ослушаться. Радиомаячок царапнул горло и канул внутрь несчастной пленницы. Давешний призрак теперь показался совсем рядом, значит, Герде он не почудился — потому что Кортес тоже увидел его, метнулся к оставленным сапогам, выхватил из-за пазухи «узи» и направил ствол в сторону привидения.