Ленин - Дмитрий Антонович Волкогонов

17 июля, когда в начале суток в Екатеринбурге была зверски расстреляна вся семья Романовых, Ленин ведет свой обычный день: председательствует, диктует телеграммы, пишет записки, принимает наркомов, подписывает декреты, читает сводки и донесения. В этот же день изучает доклад заместителя наркома просвещения М.Н. Покровского о необходимости сооружения в Москве пятидесяти (!) памятников выдающимся революционерам, «прогрессивным» деятелям литературы и искусства…

Едва придя к власти, большевики организовали форменные антиисторические погромы, снося десятки памятников «лицам эксплуататорских классов», тщетно стремясь заставить предать забвению прошлое и торопясь быстрее заполнить опустевшие пьедесталы «пролетарскими героями». Пройдет немного лет, и тысячи, десятки тысяч (!) каменных, бронзовых, чугунных, бетонных, гипсовых идолов большевистских вождей заполнят площади, скверы, парки, дворцы городов великой страны… Естественно, ландшафт «страны Советов» не будет «изгажен» изображениями «полоумного», «слабоумного», «изверга‐идиота», «кровавого Романова». Но мы отвлеклись.

Вероятно, в ночь, когда свершалось преступление, Ленин обсуждал какие‐то домашние дела с Надеждой Константиновной или думал, что он скажет завтра Ф.Ф. Раскольникову, которого посылает на Восточный фронт. А может быть, вспоминал о своих контактах с Романовыми? Например, где‐то накануне нового, 1918 года ему доложили о просьбе бывшего великого князя Михаила Романова (в пользу которого отрекся Николай, но брат не принял корону) переменить свою фамилию на фамилию жены и стать «гражданином Барсовым». Это могло спасти брата царя хоть на какое‐то время. Михаил надеялся, что ему удастся уехать за границу. Ленин знал, что Михаил встретил Февральскую революцию лояльно, даже ходил с красным бантом в петлице, ничем не запятнал себя в борьбе с большевиками. Ленин, отодвинув бумагу, холодно бросает: этим вопросом он заниматься не будет…[96]

Решение Ленина было приговором.

Михаила Александровича Романова вскоре арестовали и отправили в Пермь. В ночь с 11 на 12 июня 1918 года группа большевиков во главе с В.А. Иванченко вывезла Михаила и его личного секретаря англичанина Джонсона за город и расстреляла. Без всякой видимости суда. То было кровавой расправой.

Через несколько лет, когда сознание людей было уже основательно загажено, участники убийства Марков А.В. и Новоселов И.Г. затеяли тяжбу, кому должна принадлежать «историческая слава» за этот «подвиг». В своем письме в Истпарт ЦК ВКП(б) Новоселов детально, подробно описал дикую расправу над беззащитным Романовым и его секретарем, разграбление убийцами их личных вещей.

Трагедия в Екатеринбурге свершилась. Сообщили на всю Россию, а через радио и на весь мир, что расстрелян «один Николай Романов», ибо вскрыт был «крупный заговор с целью побега бывшего царя. В условиях Гражданской войны это могло бы принести дополнительную опасность для пролетарской революции. Семья Романова отправлена в безопасное место». Все сказанное в печати и на радио по поручению Свердлова абсолютно не соответствовало истине[97].

В конце 1921 года в Екатеринбурге вышел сборник «Рабочая революция на Урале» тиражом около 10 тысяч экземпляров. В книге была помещена статья П.М. Быкова «Последние дни последнего царя»[11]. В статье говорится, что «вопрос о расстреле Николая Романова и всех бывших с ним принципиально был разрешен в первых числах июля. Организовать расстрел и назначить день было поручено президиуму Совета»[98].

П.М. Быков писал по довольно свежим следам, не будучи еще сдавленным гэпэушной цензурой. Он верно говорит о расстреле не только царя, но и «всех бывших с ним». Кто же мог поручить президиуму «организовать расстрел»? Совет, по имеющимся данным, в июле не собирался. Значит, это могла сделать только Москва?! Именно так.

Заместитель коменданта «Дома особого назначения» Г.П. Никулин вспоминал много позже, отвечая на вопрос:

– Известно ли было предварительно Ленину, Свердлову, другим руководящим центральным работникам о расстреле царской семьи?

– Поскольку Голощекин (военный комиссар Уральской области) два раза ездил в Москву для переговоров о судьбе Романовых, то следует, конечно, сделать вывод, что об этом именно шел разговор…[99]

Даже если расстрел был «оформлен» решением Екатеринбургского Совета, почти невозможно предположить, что эта акция могла быть осуществлена без санкции ЦК большевиков и лично Ленина. Это просто исключено. Большевики партийную иерархию ценили особо. Единственное, что могло сдерживать Ленина от расправы над царем, – желание осуществить эту акцию в виде «пролетарского суда». Но по мере приближения фронта к Екатеринбургу в условиях «шаткости» большевистской власти эти соображения даже фиговой законности были отброшены в сторону. Ленин знал о подготовке расправы над царской семьей и одобрял ее. Вот еще одно очень авторитетное свидетельство.

Один из видных советских дипломатов А.А. Иоффе оставил после себя незаконченные воспоминания. В разделе «Ленин и наша внешняя политика» есть такой фрагмент.

«…Когда произошла казнь бывшего царя Николая Романова и его семьи, я находился в Берлине. Мне официально было сообщено лишь о казни Николая II; я ничего не знал о его жене и детях и думал, что они живы. Когда ко мне с различными запросами о судьбе Александры Федоровны (принцессы Алисы Гессенской) и ее детей являлись представители и от Вильгельма II, и от брата бывшей царицы герцога Гессен‐Дармштадтского, и от других принцев, – я всегда сообщал то, что сам знал и чему верил. Но в конце концов я стал сомневаться в правильности своей информации, ибо до меня все же доходили различные слухи. Несмотря, однако, на все мои запросы в Москву, я по этому вопросу не мог добиться никакого толку. Наконец, когда – проездом в Швейцарию – в Берлине (инкогнито) был покойный Ф.Э. Дзержинский, я пристал к нему и от него узнал всю правду, причем он мне рассказал, как Владимир Ильич категорически запретил кому бы то ни было сообщить мне об этом.

– Пусть Иоффе ничего не знает, – говорил, по словам Дзержинского, Владимир Ильич, – ему там, в Берлине, легче врать будет…»[100]

«Врать» большевикам теперь приходилось так же часто, как и прибегать к силе. Ложь и насилие стали универсальными инструментами новой власти.

О трагической гибели императорской семьи написано очень много. Но в основном, а точнее, почти все (до недавнего времени) – за рубежом. Эта тема, как и тема связей большевиков с немцами, происхождение Ленина, особенности его болезни, денежные дела партии, личное инициирование вождем террора, и многие, многие другие были запретными. Ведь здесь большевикам, несмотря на их мастерство в пропаганде, приходилось в основном защищаться, обороняться, оправдываться. Не случайно, что все материалы, проливающие свет на историю зверской расправы с царем, его женой, детьми и окружающими лицами, были тщательно спрятаны в самых секретных спецхранилищах.

Лето 1918 года в России было чудовищно щедрым на убийства. Гильотина революции работала без передышки, особенно после покушения на жизнь Ленина 30 августа.