Голоса прошлого - Ната Чернышева

   Я подошла, взяла Нохораи на руки.

   – Устала, да?

   – Да, – буркнула она мне в шею.

   – Ну, пошли спать…

   – Дядя Андрей, покажи ещё раз огненную кошку!– потребовала девочка.

   – Дядя? – подняла я бровь.

   – От мелких переняла, – кратко пояснил он.

   – Кошку, кошку!

   – Будет тебе кошка. Когда ляжешь.

   Мы уложили девочку, Андрей показал ей огненную кошку с огненными котятами, а я, пока она отвлеклась, дунула ей в макушку. Есть что– то в словосочетании «навевать сон»: именно через перемещение воздуха передаётся минимальное воздействие, несущее в себе целебный сон…

   – Пошли, – тихонько сказала я, укрывая Нохораи одеялом.

   И мы ушли. В коридоре было пусто и светло. Музыка и смех доносились из бальной залы, там продолжалось веселье, а здесь стояла чуткая тишина.

   – Потанцуем? – предложил Андрей.

   – Я не очень– то умею, – смутилась я.

   То, что они тут танцевали под медленные мелодии, называлось вальсом. Быстрые же композиции требовали от танцоров акробатической подготовки: все эти подлетайки, переворотки, подержи звезду… Местные учились с самого детства; Ане, видно, в ударном темпе готовилась к свадебным танцам, но получалось у неё… Прямо скажем, получалось плохо. Ладно, подруге статус отказываться не позволял, но мне– то вполне можно было не позориться!

   – Я научу, – деловито предложил Андрей.

   – Только не подлетайку!– сразу отказалась я.

   Он скупо улыбнулся, качнул головой: нет, не подлетайку. Из дверей как раз потекла красивая музыка. Играли на скрипке, вживую, какую– то старую, чувственную, пришедшую из глубины веков мелодию.

   – Смотри, – стал показывать Андрей. – Руку вот так… Вторую положи сюда… И на счёт – раз– два– три, раз– два– три…

    Получилось у меня не сразу. Но получилось, и обдало каким– то совершенно детским восторгом от того, что я – могу. И всё бы ничего, но в двери вдруг вывалилась компания, пожелавшая проветриться, проветриться можно было только пройдя по коридору на выход, а в коридоре как раз были мы. Сразу посыпались шуточки насчёт второй свадьбы в доме Жаровых, давайте, ребята, не стесняйтесь, а продолжим банкет послезавтра, уже с вами. Андрей покачался на носках, поднял глаза к потолку и сообщил задумчиво:

   – У кого– то зубы лишние…

   Новый взрыв хохота, и компания хлопнула дверью, впустив в коридор облако мёрзлого воздуха: снаружи ощутимо похоладало.

   – Идиоты, – сквозь зубы выговорил Андрей.

   – Да ну их, – сказала я. – Пойдём в зал.

   В зале ко мне сразу подошёл счастливый жених:

   – Кажется, я не танцевал только с вами, доктор. Пойдёмте… на удачу.

   Делать нечего, пошла. Уроки Андрея пришлись ко двору. Я танцевала со старшим Жаровым и видела, что не ошиблась вчера, седины действительно стало больше. И что с первоначальной диагностикой я пролетела. Не было у них с Ане пяти лет, даже трёх уже не было. Признаки близящегося срыва проявились уже достаточно чётко.

   Что же повлияло, думала я мучительно, почти не слыша музыку, и наступаю Игорю на ноги. Я вспоминала свой же собственный диагноз там, в госпитале, и сравнивала ту картину общего состояния с сегодняшней. Нет, я не ошиблась тогда. Как не ошибалась и сегодня. Но что же произошло, что настолько катастрофически ускорило процесс? Не регистрация же в информе о гражданском состоянии пары!

   Много лет спустя я узнала, что Катуорнери Ане с Игорем выбрали не зря. В городе находился Детский Центр, и, помимо официальной регистрации брака, можно было зачать дитя: сдать клетки, присутствовать при зачатии, лично инициировать развитие зародыша в репликаторной колбе… На третьей неделе развития в колбе зародыш переносили в аппарат искусственной утробы или подсаживали матери, если та решалась на естественные роды.

   Появление потомства почти всегда инициировало паранормальный срыв, если к такому срыву уже имелись предпосылки. Грозное явление, известное почти с самого начала возникновения психокинетичесих паранорм, но очень слабо изученное. Связь между сверхспособностями и зародышем, едва начавшим деление, до сих пор не могли объяснить учёные. Но она была. И приводила иногда к печальным последствиям. Как в данном случае.

***

Гости разошлись ближе к утру. Дом угомонился и спал. Не спалось только мне. Я извертелась в постели, ни в одном глазу сна нет, хоть плачь. Тогда потихоньку встала, стараясь не потревожить мирно сопящую рядом Нохораи, и вышла в коридор, а оттуда – на крытую веранду за бальной залой. Здесь было прохладно, но не до полного некомфорта, и лежали на мягких пуфиках клетчатые шерстяные пледы. Я взяла два, завернулась в них, подтянула пуф поближе к широким, во всю стену, окнам, забралась на него с ногами и стала смотреть в ночь. Свет на веранде включать я не стала, достаточно было света от уличных фонарей и по– весеннему светлого неба. Ветра не было, деревья стояли как часовые, воздевая вверх усыпанные цветами ветви. Падал снег, сухие ледяные искорки танцевали вокруг фонарей, опускаясь на землю. Сплошной снежный покров там и сям разрывали проплешины, в проплешинах спали первоцветы, согревшие землю токами своей жизни. Весна ледяного века…

   Я скорее почувствовала, чем услышала, за спиной чьи– то шаги. Обернулась. Андрей.

   – Что ты так рано? – спросила я.

   – Не спится, – коротко объяснил он. – Пришёл посидеть. А здесь ты…

   – Давай посидим вместе, – предложила я.

   Он кивнул, ногой подвинул второй пуф, сел. Свет из окна прочертил его профиль яркой линией. Я вдруг подумала, что знает он всё про своего старшего брата. И что два дня назад не стало Насти, а в конце зимы – матери. Многовато смертей для одной семьи. Но они же все так живут, разве нет?

   – Как вы живёте? – вырвалось у меня. – Как можно жить, зная… и не сойти с ума?

   Он пожал плечами. Сказал:

    – Мы живём.

   – Разве это жизнь?

   – Жизнь, – кивнул он и добавил:– Её могло ведь и не быть, даже такой. Жизнь лучше, чем не– жизнь.

   – Лучше, чем не– жизнь, – повторила я потерянно.

   Он вдруг коснулся пальцами моей щеки, невесомо и вместе с тем нежно. Стёр влагу, сразу же убрал руку, словно испугавшись, а я плакала, оказывается, сама не замечая собственных слёз.

   – Не жалей нас, Энн, – серьёзно сказал младший Жаров. – Мы – живём. Могли бы не жить.

   – А кому от этого легче? – горько спросила я.

   Он снова пожал плечами. Никому. Но жизнь лучше не– жизни.

   Нет, надо было что– то делать. Надо было что– то срочно делать, работать, искать решение, даже если всю жизнь придётся искать и работать, потому что иначе нельзя, потому что иначе нельзя совсем.