Тьма - Глен Кук

– Я так не думаю. Но кто-нибудь из приспешников Прабриндраха Драха, Обманник или мелкий колдунишка, считающий, что его способности для всех великая тайна, может попытать счастья и окажется вот в той канаве, прежде чем сообразит, что с ним случилось.

Я блефовал, но дядюшка вряд ли мог меня раскусить.

– Знамя само умеет отличать своих от чужих.

Подошла матушка Гота, тащившая тюк размером чуть ли не с нее. Она прихватила с собой из Кьяулуна решительно все, что могло пригодиться. Включая запас дровишек. Я решил не выпендриваться, во всяком случае, пока не кончатся дрова.

В мире есть повара и похуже матушки Готы. К их числу принадлежат ее сын и ненаглядный зятек.

Дядюшка Дой, будучи мужчиной и – по понятиям нюень бао – какой-то шишкой, – нес только Бледный Жезл и куда более скромный узелок.

Сбросив свою ношу, матушка Гота опустилась на четвереньки, чтобы залезть в нору. Встретившись с ней взглядом, я не смог удержаться от ухмылки. Она принялась изрыгать ругательства, кляня злую судьбину, устроившую землетрясение в столь неподходящий момент. Земля дрожала.

– Пусть Тай Дэй отдохнет, – сказал я. – Нам предстоит долгая ночь. – От взора дядюшки Доя не укрылся заткнутый мною за пояс короткий бамбуковый шест.

Холодный ветер крепчал. Полотнище Знамени хлопало и трещало. Дядюшка Дой окинул взором темнеющий склон, оценил бункер и бросил на меня сердитый взгляд, словно желая высказать сожаление по поводу того, что оставил свое разлюбезное болото.

– Когда занимаешься такими делами, и жить порой приходится соответственно, – сказал я.

Матушка Гота вновь вылезла наружу, чтобы озвучить своим бурчанием так и не высказанные соображения Доя.

– Вы сами напросились, – напомнил я им обоим.

Дядюшка Дой открыл было рот, но подавил желание попререкаться и устроился у входа в землянку, положив Бледный Жезл на колени. Гота принялась осматривать окрестности и собирать камни. Соседи не возражали, хотя в этих краях камни, кажется, становились единственным признаком благосостояния.

Я закрыл глаза и, словно чтобы растравить душу, принялся насвистывать мелодию, которую напевала Сари, когда была счастлива.

Затем, как всегда, пришла тьма.

Они дали все-таки мне поспать. И я заснул – не мешал ни холод, ни ветер, ни запах стряпни, ни собственный храп. Когда сгустилась ночь, я постепенно освободился от уз, крепивших меня к плоти. Некоторое время я чувствовал себя тряпицей, трепыхавшейся на ветру. И не предпринимал никаких усилий, чтобы двинуться куда бы то ни было. Возвращение дядюшки Доя пробудило во мне не слишком вдохновляющие воспоминания.

Мой дух слился с ветром, увлекавшим меня на север. Неторопливо проплыв над горами, пустынями и захваченными нами городами, я нашел Дрему, направлявшегося из Таглиоса в Деджагор. Паренек понимал, что, пока он скачет, ему ничто не грозит. Никто из агентов Радиши не смог бы угнаться за его конем.

Радишу его побег огорчил до крайности. План ее предусматривал необходимость захватить или убить каждого из братьев Отряда. Побег хотя бы одного означал возможность возвращения чумы. Подобно Нарайяну Сингху, она знала, что тьма приходит всегда. В чем ее лишний раз убедили последствия случившегося в Деджагоре.

Теперь она была в ужасе, опасаясь, что из-за провала заговора наступит Год Черепов. Душелова она поминала через слово, и всякий раз не хвалебно. Похоже, Баба сообразила, что, желая избавиться от опасного союзника, она связалась с другим, возможно, куда более страшным.

Радиша помнила об ухищрениях Душелова, имевших место несколько лет назад, и знала, что эта колдунья менее предсказуема, чем любое стихийное бедствие.

Хотя Таглиосу не было нанесено никакого ущерба, последствия землетрясения ощущались и там. В том числе и политические. Многие люди полагали, что боги – или какая-то неведомая, но ужасная сила – недовольны коварством, проявленным в отношении Черного Отряда.

Костоправ столь часто напоминал об обыкновении Отряда не оставлять предательство безнаказанным, что некоторые таглиосцы уже ожидали неминуемого и страшного возмездия. И все это было каким-то образом связано с ужасом перед самим именем Отряда. Ужасом, сути которого никто не хотел или не мог объяснить.

Возможно, этот страх овладевал людскими душами, просачиваясь из какого-то мрачного источника, лежавшего за пределами материального мира. Уж не действовала ли в своей доброй, старой манере мать Обмана – Кина? Пожалуй, мне стоило лишний раз сунуть нос в старые Анналы, спрятанные в той комнате, где… Ох, дерьмо поганое!

Радиша постоянно отправляла своих гвардейцев на поиски Копченого. Сбивающие их с толку чары Одноглазого пока помогали, но они не могли морочить стольких людей до бесконечности.

Скорее всего, Баба не надеялась найти своего колдуна живым и лишь хотела выяснить, что с ним сталось. Но мне ее поиски могли выйти боком. Вдруг она натолкнется на мои книги? Нет чтобы мне подумать об этом раньше. Чего стоило попросить Дрему прихватить рукописи с собой? Глядишь, сейчас бы и не дергался. Радиша совещалась с самыми влиятельными жрецами. Создавалось впечатление, что с каждым моим посещением Таглиоса святоши набирали все больший вес, тогда как купцы и владельцы мануфактур, во многом обязанные своими барышами Отряду, теряли благорасположение правительницы. Но при этом святоши вполне могли использовать обстановку, чтобы подкрепить свое политическое значение военной силой. Интересно было бы узнать, сможет ли новая элита преодолеть традиционное мышление перед угрозой религиозной распри. И хватит ли хоть у одного природного таглиосца масла в голове, чтобы осознать эту угрозу? Интриги Радиши принуждали ее водить компанию с людьми, которых она презирала, и отдаляться от тех, с кем мыслила одинаково. Вот и эта встреча во многом смахивала на выкручивание рук. В обмен на идеологическую поддержку жрецы добивались от государства политических привилегий.

Можно было предположить, что Радиша одобряла действия Госпожи, отправившей на тот свет кое-кого из предшественников нынешних иерархов. Будучи в шаловливом расположении духа, я подлетел к самому уху Бабы и крикнул:

– Бу!

Она подскочила, отпрянула в сторону и уставилась в пустое пространство. Лицо ее побледнело. В комнате воцарилось молчание. Святоши перепугались – видать, и они что-то уловили. Я буквально ощущал, как помещение наполняет страх.

Радиша содрогнулась, словно от зимней стужи. Хотя в Таглиос уже пришла пора весеннего сева.

– Воды спят, – прошептал я ей на ухо, хотя она едва ли могла разобрать мои слова.

То была часть поговорки, известной у меня на родине: «Спят даже воды, но враг не дремлет».

Когда я добрался до храма Гангеша, Сари спала. Света в ее клетушку проникало ровно столько, чтобы я мог ее разглядеть, чего мне было вполне достаточно. Я витал над нею, наслаждаясь ее близостью и не помышляя о том, чтобы разбудить. Сари нуждалась во сне. А я, вроде бы, уже и нет.