Императрица Орхидея - Анчи Мин

— Какой кошмар так обращаться с ребенком! — Нюгуру в ужасе затрясла головой, так что серьги в ее ушах зазвенели. — Мы так напугаем Тун Чжи, что он вообще не захочет править!

— А разве мы здесь не для того, чтобы его поддержать? — спросила я. — Мы будем работать вместе с ним, а искусству войны он научится, сражаясь на войне.

Нюгуру строго посмотрела на меня:

— Ехонала, только не говори мне, что ты просишь меня об отмене всех установлений, завещанных нам предками!

У меня разрывалось сердце, когда я видела, как моего сына учат смотреть на реальность искаженно. Он не мог отличить фантазию от факта. Ложные понятия, вложенные в его голову, сделали его чрезвычайно изнеженным и капризным. Он считал, что может приказывать небу, когда тому посылать дождь, и солнцу, когда тому светить.

Вопреки совету учителя Чи Мина и постоянным потаканиям Нюгуру, я продолжала вести свою линию, а это все сильнее отдаляло меня от сына. Я была убеждена, что мои принципы воспитания имеют первостепенное значение. В наших «придворных» играх Тун Чжи исполнял роль императора, а я его коварного министра. При этом я пародировала Су Шуня, не называя, разумеется, его имени. Я даже взяла себе его северный акцент. Мне хотелось, чтобы Тун Чжи не испытывал страха перед врагом.

Когда наши занятия кончались, он никогда не говорил мне «спасибо» или «до свиданья». Когда же я сама его обнимала и пыталась сказать что-нибудь нежное, он меня отталкивал.

Церемония официального восхождения Тун Чжи на трон состоялась, когда тело Сянь Фэна положили в гроб. Готовился декрет, провозглашающий начало новой эры. В то же время от Тун Чжи ожидалось, что в нем он выразит свою сыновнюю почтительность к нам, своим матерям. Как всегда, мы получили при этом массу ненужных подношений.

Я была уверена, что Су Шунь все заранее спланировал. Однако меня лишили возможности предварительно ознакомиться с текстом декрета. Я нервничала и терялась в догадках, но сделать ничего не могла.

Когда декрет наконец огласили, мы узнали, что Нюгуру провозглашается в нем императрицей великой щедрости — Цы Ань, и я — императрицей священной доброты — Цы Си. Для любого человека, знакомого с тонкостями китайского этикета, разница между нами была ясна: «великая щедрость» гораздо могущественнее «священной доброты». Пусть мы обе носили титул императриц, все равно послание для народа было недвусмысленным: мой ранг оставался ниже ранга Нюгуру.

Такое подтверждение ее преимуществ передо мной очень понравилось Нюгуру. Несмотря на то что она была провозглашена императрицей еще в правление Сянь Фэна, это не могло служить гарантией, что она получит тот же самый титул при смене правления. В конце концов, матерью наследника была не она. Но Су Шунь добился своего: с помощью таких тонких методов он давал понять всем подданным империи, что Тун Чжи считает Нюгуру выше меня.

Но еще более настораживающим для меня было то, что Су Шунь выпустил декрет без наших с Нюгуру личных печатей. Нюгуру, получив то, что хотела, вовсе не собиралась заострять внимание на этом вопросе. Что касается меня, то я считала это нарушением закона: Су Шунь отказывался исполнять последнюю волю императора Сянь Фэна. У меня было полное право оспорить декрет. В то же время я понимала, что, начни я войну, и у Су Шуня появится возможность испортить наши с Нюгуру отношения.

Я хорошенько обдумала ситуацию и решила оставить все как есть.

После провозглашения наших новых титулов Нюгуру и мне полагались одинаковые почести. Я переехала в западное крыло Дворца фантастического ореола, в апартаменты, называемые Спальня западной теплоты, после чего министры начали называть меня императрицей западной спальни. Нюгуру переехала в Спальню восточной теплоты и стала называться императрицей восточной спальни.

Второго сентября 1861 года первый официальный декрет был опубликован и разослан по всей стране. В нем говорилось о восшествии на престол нового юного императора. В нем также говорилось о дарованных его матерям титулах. Ради такого события в государстве был объявлен десятидневный праздник.

Сразу же после этого Су Шунь вызвал к себе на аудиенцию коллегию регентов. Он потребовал, чтобы отныне мы с Нюгуру ставили свои печати на выпускаемые им указы без рассуждений. Но тем самым он ухитрился обидеть Нюгуру. Перепалка между ними разгорелась чуть позже, в присутствии всего двора и императора Тун Чжи.

— Женщины в Китае всегда находились в стороне от государственных дел, такова императорская традиция, — сказал Су Шунь, подчеркивая тем самым, что печется исключительно о благе государства. Он попытался внедрить в головы чиновников мысль, что Нюгуру и я виноваты в замедлении государственных процедур, и, разумеется, особая вина лежит на мне, как на основной возмутительнице спокойствия.

— Но если мы не имеем права принимать участия в государственных делах, — громко возразила ему Нюгуру, — то почему же тогда Его Величество император Сянь Фэн побеспокоился о том, чтобы отдать государственные печати в наши руки?

И прежде чем Су Шунь нашелся, что сказать в ответ, я энергично поддержала Нюгуру:

— Цель, которую преследовал император Сянь Фэн, более чем ясна. Две главные печати символизируют взвешенное решение. Его Величество хотел, чтобы все мы работали вместе. А печати нужны для того, чтобы уберечь нас от самодержавия и... — я повысила голос, стараясь выговаривать слова как можно четче, — и от возможной тирании одного из регентов. Вы все, восемь регентов, люди мудрые, и мне не надо напоминать вам ужасные уроки прошлого. Я уверена, что ни один из вас не захочет последовать примеру Ао Пая, который вошел в историю как злодей, позволивший властолюбию полностью поработить свою душу. — Тут я прямо посмотрела в глаза Су Шуню. — Императрица Нюгуру и я решили, что, пока мы живы, мы будем в точности соблюдать распоряжения нашего мужа.

Не успела я докончить свою речь, как Су Шунь поднялся с места. Лицо у него из смуглого стало кроваво-красным. Глаза метали молнии.

— Вначале я не собирался обнародовать свои частные разговоры с Его Величеством усопшим императором, но госпожа Ехонала не оставила мне другого выбора! — Су Шунь говорил очень громко. — Император Сянь Фэн давно уже убедился в коварстве госпожи Ехоналы. Несколько раз он заводил со мной речь о том, чтобы взять ее с собой на Небо. Воспользовавшись болезнью Его Величества она заставила его изменить первоначальное решение, но это не значит, что мы не можем закончить его работу сегодня.

— Да, да, Его Величество наверняка бы нас одобрил, — дружно закивала головами члены «банды восьми».

Я была настолько вне себя, что не находила слов. Изо всех сил я пыталась сдержать хлынувшие из глаз слезы.

Су Шунь между тем продолжал:

— Один из древних китайских мудрецов предсказал, что Китай погибнет от руки женщины. Надеюсь, никто из нас не хочет торопить наступление этого дня.

Устрашенный выражением лица Су Шуня, Тун Чжи соскочил с трона и бросился сперва к Нюгуру, а потом ко мне.