Мильфьори, или Популярные сказки, адаптированные для современного взрослого чтения - Ада Самарка

Совершенно не пойму как, ко мне прибило нелепую и одинокую (вот что нас сблизило) молодую некрасивую женщину нетрадиционной ориентации – Йолу. Она просила, чтобы ее так называли, говорила каждый раз: «Привет, это Йола». Кажется, ее зовут Еленой на самом деле. Кажется, она тоже пережила определенный кризис в личной жизни, живет одна и периодически посещает какие-то рок-концерты, о которых коротко сообщает за перекурами («Была вчера на концерте». – «О-о-о, ага», – отвечаю я). Совершенно не пойму, о чем мы вообще говорим с ней. Но встречаться на перекурах стало нашей традицией, от безысходности, не от истинного интереса – два утренних перекура, обеденный перерыв с сидением (как она говорит, вот это я точно помню, «в тупой шаматхе») на лавочке в нашем бизнес-центре за стеклянной стеной на первом этаже в вестибюле. За стеной толпятся ожидающие пропусков гости; через турникет с хромированными лопастями проходят хорошо причесанные и с хорошим цветом лиц, в туфлях и пальто, сотрудники наших офисов, с белыми аккуратными бейджами с магнитными полосками (у нас тоже такие болтаются), а те, кто остается за стеклянной стеной – гости с улицы, – смотрят на них (да и на нас тоже) с некоторой завистливой тоской и несогласием.

Мы с Йолой садимся на лавке под фонтаном с искусственным папоротником и просто глазеем перед собой. Она, как прибившийся на время пес (ужасное сравнение, но это именно так и есть!). сопровождает меня к метро, хотя, как недавно выяснилось, ей ближе добираться на маршрутке. Когда я беру машину, то подвожу ее не до дома, а как она убедительно просит – до магазина-«стекляшки», и говорит своим подростковым мальчишеским баском: «Пойду пройдусь». Даже когда в начале октября полили дожди и ветер валит с ног – она все равно говорит: «Да пойду пройдусь», даже если легко одета.

Про нетрадиционную ориентацию я узнала во время нашего третьего или четвертого перекура – тогда она вдруг стала рассказывать про рок-концерт и как какая-то, пусть ее будут звать Ветка, ушла навсегда, и как это все грустно и ужасно, но как она, Йола, это все отпускает. «Я не держу, подумаешь… раз человеку надо…» – говорила она. «А у меня муж в больнице с черепно-мозговой…» – вежливо ответила я.

Потом тему личного мы уже не затрагивали, просто здоровались и курили, а потом садились в «тупую шаматху» на лавочку в вестибюле.

* * *

В каждой истории есть что-то, о чем хотелось бы умолчать. В моем случае это общение с милицией.

Одна знакомая, автор дамских романов, призналась, что много лет работала следователем по делам несовершеннолетних, и я недоумевала, отчего же в ее произведениях, откровенно бабских, не читается и намека на ту увлекательнейшую, с обывательской точки зрения, работу, полную всяческих любопытных грязностей, способных так приперчить и разнообразить текст. А она ответила, что это все настолько ужасно, что нет ему места ни в жизни, ни в творчестве. И тут случилось примерно то же самое – воспоминания о моих походах в милицию, пожалуй, это единственное, что я бы хотела напрочь стереть из памяти.

Но я не могу совсем ничего не написать про Светлану.

Мы ведь регулярно общаемся с этой женщиной с обочины. «С которой все началось», – хотелось бы мне написать, и это бы окрасило облик Светланы в мрачные тона, что совсем неправильно, потому что переплетение наших судеб носит какой-то обывательский, обыденный оттенок дурацкого совпадения, ничего личного, как говорят. Но, конечно, я ее почти ненавижу, и читатель, конечно, догадался бы об этом и без моих признаний.

Не знаю точно, что она испытывает ко мне, но сухое чувство логики, без всяких предвзятостей, говорит о том, что если бы ее мужчина не покалечил бы моего мужа – то ее бы точно убил. В этом у меня почему-то нет сомнений. Иногда я позволяю мысли развинчиваться вместе с дымом от сигареты и вижу какие-то мелодраматичные картины, полные сериального пафоса. Например, Светлане нужно было выжить, чтобы потом ее ребенок сделался некоей крайне важной фигурой и спас мир. Или моему мужу нужно было через это пройти, чтобы выполнить некую запутанную миссию, с которой он, собственно, и рожден был 33 года назад (библейский возраст), и нес в себе эту миссию, сам того не осознавая. И само ее имя, как бы льющее свет, кажется мне весьма символичным.

А мерзавца того, кстати, так и не поймали. И он – смутно узнаваемая фигура в безобразных шортах, казавшийся щуплым и длинноруким, так и не стал врагом. В этой всей ситуации мне нужен был зримый и осязаемый виноватый. Мою кипучую энергию, которую я была готова потратить на поездку в Будки-Каменские или катание всю ночь вокруг больницы, можно было бы запросто пустить на вращение колес судебных механизмов, на поиск, поимку и жестокое возмездие. Но у меня почему-то совсем не было агрессии по отношению к этому мерзавцу. Как будто его вообще не было.

Хотя мерзавец ли он?.. Если верить Светлане – то да. «Но мужика можно понять», – говорила она неприятным хриплым голосом (ну ладно, просто все связанное с ней мне неприятно). А я думала, что она же до сих пор любит его! И смотрела на фото, которое потом относили в милицию (а она так боялась!), и там был симпатичный молодой человек с грустным лицом и гордым изгибом бровей, и я совершенно не отождествляла его с убийцей.

Светлана была опытной жертвой, и в этой ситуации сразу приняла удобную для меня позицию виноватой стороны.

У нее был первый муж, и он ее бил.

Я не могла пригласить ее к себе домой, потому встречались мы в нашем ресторанчике «на районе», напротив дома, с гадюшным названием и весьма пафосными ценами. Днем там было пусто и даже уютно, а по вечерам нередко разворачивался мордобой. Мы приходили туда как раз в сумеречный период – с первыми подозрительными компаниями. Возможно, Светлана рассказывала мне о своей жизни, чтобы как-то поддержать, потому что чувство вины съедало ее (а я съедала саму Светлану), и потому что ей было свойственно влипать в такие истории и потом делиться ими, чувствуя себя одновременно виноватой и самореализовавшейся.

Этот молодой мужчина, с именем как у моего мужа, повстречался ей на сайте знакомств «Мамба» (а я мрачно кивнула, видя себя саму на том сайте года через два-три, как переболит…). Когда зажили синяки и ссадины, нанесенные давним сожителем, с которым решено было покончить, Светлана решила попытать даже не счастья, «а простого такого человеческого секса», – сказала она, охмелев от очередной стопки. И я поняла ее, конечно. На объявления подобного рода народ на «мамбах» реагирует весьма активно. «Понимаешь, – объясняла она мне, – там девки только двух типов – либо за деньги, им нужен именно спонсор, чтобы возили, выгуливали и все такое, либо – тупо замуж. Как угодно, вот любой ценой – но им нужно замуж. А просто так потрахаться, отдохнуть, без всяких претензий, если что, так расходы даже напополам – таких днем с огнем не сыщешь!» Потому, конечно, предложений поступало – хоть отбавляй.

«Но мне так захотелось молоденького…» – мечтательно сказала она, выглядывая из-за стопки, приложенной ко лбу.

Молоденький был безупречен – не пил, не курил, занимался спортом, а еще входил в неофашистскую группировку.

«Меня это сперва даже обрадовало – они такие принципиальные. От такого хорошо родить ребенка. Знаешь, вот именно от него – мне так захотелось ребенка! Требовательный к себе и к окружающим, но за свою женщину горой будет стоять, как за самого себя», – объяснила Светлана.