В ночном саду - Кэтрин М. Валенте

Вдруг Сигрида кое-что увидела; от смятения и удивления её рот приоткрылся, как сломанная дверь.

Грифоны были уродливыми, неправильными. У синей львиноптицы, что была побольше, не оказалось глаз там, где они должны были сиять, – взамен они моргали на её пушистой груди. У создания поменьше на груди имелись два маленьких отверстия – орлиные уши. А у белого Грифона не хватало клюва. Сигрида с нежностью коснулась груди бледной птицы, на которой безвольно открывался и закрывался человечий рот, чьи розовые губы блестели от золотых слёз.

– Что с ними? – спросила Олувафанмика, подбираясь ближе, чтобы изучить причудливое расположение черт.

Томомо осторожно последовала за своей подругой.

Сигрида медленно покачала головой. На миг она показалась почти аримаспийкой – так много было в её длинных волосах золотого желтка. Она проговорила очень тихо, с почти молитвенной интонацией:

– Они Сорелла. Это новая Сорелла. Разве не видите? Когда Джиота выносила грифоницу внутри себя, она, должно быть, передала Белому Чудовищу своих сестёр и часть самой себя. Последние Грифоны связаны с последней Сореллой… Грифоны связаны с людьми.

Беспомощно хныча, птицы забрались Сигриде на колени. Синяя парочка начала дёргать её за жилетку, распарывая грубые швы клювами. Они рвали ткань с яростным упорством, и вскоре Сигрида осталась в гнезде мёртвой грифоницы почти нагой, если не считать кожаного корсета, которым она прикрывала свои груди. Девушка заплакала от стыда, слёзы потекли по лицу, испачканному песком, а она всё пыталась прикрыть своё уродство руками. Но Грифонам и этого было мало. Белый младенец просунул голову под её руки – терпеливо, не применяя силу, – и распорол кожаные ремни одним движением блестящего когтя.

Сигрида содрогнулась от рыданий: три её груди вдруг оказались обнажены, и все незадачливые гости грифоньего пляжа могли любоваться уродливым телом. Она не знала, куда смотреть, чтобы не встретиться взглядом с почти незнакомым человеком, глазевшим на её голое тело. Она попыталась прикрыться бесполезными лохмотьями. Но даже в тот момент она не боялась птиц, прижимавшихся к ней. Они старались быть к ней как можно ближе и влюблённо ворковали, чуть ли не мурлыкали от удовольствия. Её груди вдруг потяжелели, и она почувствовала, что кожа, которая никогда не знала солнца, странным образом натянулась.

Белая грифоночка приникла к ней и понюхала её ухо, издавая нежное квохтанье и щебет. Она положила свою длинную шею на шею Сигриды, её человечий рот открылся и с бесконечной нежностью начал сосать правую грудь. Голодные синие братья последовали примеру сестры и вцепились клювами во вторую и третью груди. Поначалу они были очень грубы, непривычные к человечьим женщинам, даже прокусили нежную кожу девушки своими жадными клювами.

Сигрида, потрясённая, обняла трёх младенцев; слёзы лились по её щекам, как реки с тайных гор, смешивались с кровью от ран, причинённых голодными чудовищами, и с молоком, что наконец потекло из её тела, чтобы напоить последних Грифонов.

Святая Сигрида из Гнезда тихонько засмеялась, как часы, начинающие отбивать время.

– Это было первое из Чудес Святой Сигриды, – сказала бритоголовая здоровячка, когда последние красные лучи солнца исчезли за горизонтом, точно высыхающая кровь. Свет будто скользил по её татуировкам и собирался на широком лице. – Об остальных ты узнаешь, когда будешь восходить к вершине Башни – о Чуде Бороды, о Чуде Безводного моря, о Чуде Ограбления Янтарь-Абада.

– Что? – воскликнула я. – Разве можно рассказать только часть истории? Сигрида осталась, чтобы нянчить грифончиков, или вернулась на корабль с Длинноухой Томомо, чтобы стать пираткой? Олувафанмике удалось сохранить Окуляр? Не началась ли война? А Грифоны выжили? Я слышала, они вымерли, это неправда? Они прячутся в каком-нибудь гнезде, куда ни одному человеку не добраться?

– Истории, – невозмутимо сказала зеленоглазая Сигрида, – похожи на молитвы. Неважно, когда они начинаются и заканчиваются, важно, что ты преклоняешь колени и говоришь нужные слова. Когда мы рассказываем историю Святой Сигриды, открываемся ей… мы не можем закрыться, даже если историю придётся продолжить в другой день. Каждое чудо Святой охраняют женщины на разных этажах Башни. Если решишь учиться вместе с нами, будешь одновременно возноситься в физическом смысле и стремиться к просветлению по примеру Сигриды.

Здоровячка встала и погасила фонарь у входа в Башню.

– Хотя бы расскажи, как она умерла. Это была героическая смерть? Она погибла, спасая Грифона или своих товарищей? Ведь смерть такой женщины не могла остаться незамеченной.

Сигрида рассмеялась.

– Смерть женщины – самое ценное, чем она владеет. Но я тебе расскажу, если ты решишь, что наша Башня станет твоим домом и матерью до конца дней.

– Я решила, – ответила я с замиранием сердца. Женщины, в чьём распоряжении такие истории, точно были сильнейшими и мудрейшими из всех женщин.

– Святая Сигрида из Гнезда исчезла на пятидесятом году жизни. Томомо, хоть и была великолепной капитаншей, в конце концов устала от пиратской жизни. Она удалилась на покой и передала штурвал Сигриде, своему любимому монстру. Через несколько лет «Непорочность» исчезла в море – её поглотил Эхиней[27], морское чудовище, чей размер не объять разумом. Говорят, в его брюхе поместились бы целые города и что шкура у него – как панцирь черепахи, её не пронзить ни одним копьём. Он цвета самого моря, так что корабль может оказаться проглоченным до того, как его капитан догадается о присутствии чудовища; Грифон по сравнению с ним – карлик. Вот что за тварь проглотила Святую Кипящего моря. Никто не выжил.

Я стояла в синих сумерках, потрясённая. Как могло случиться, что женщина вроде Сигриды погибла не в битве на мечах, защищая невинных?

Я была так молода…

Сигрида задумчиво потёрла бритую голову и хмуро посмотрела на меня, будто размышляя, стоит ли выдавать секрет.

– Кое-кто в Башне верит в пророчество, которое мы называем Ересью заблудших. Эти женщины говорят, что Сигрида не умерла, а лишь потерялась, заблудилась в похожем на пещеру брюхе Эхинея-кита, и что она жива. – Женщина кашлянула, явно намекая, что это чушь, не предназначенная для ушей новообращённых. – Они черпают надежду из фрагмента древней песни, передаваемой от матери к ребёнку на севере мира, где пропала «Непорочность».

Сигрида закрыла глаза и негромко запела:

Голос Сигриды был хриплым и низким, как весло, рассекающее тёмную воду. Когда она открыла глаза, в них появился странный блеск, нежный и печальный. Тогда я поняла, что эта Сигрида была тайной еретичкой, и спрятала улыбку. Я тоже поверила в ересь и, хуже того, вообразила, что мне предназначено разыскать Святую. Разве в «Книге Падали» записаны не те же слова, и разве псоглавцы шептали их, не подразумевая меня?