Под созвездием Ориона - Владислав Крапивин

Наконец Сашке и его матросам удалось под полуспущенным парусом развернуть «Тома Сойера». Он помчался к берегу и скоро вылетел на пляж рядом с «Мевами». И я понял, что такое настоящее счастье.

Теперь даже тот факт, что несчастная «шхуна» торжественно засела в камнях недалеко от берега, я воспринял без драматизма. Взрослый хозяин «шхуны» и наш инструктор Сергей прыгнули в воду, помогли посудине сойти с камней. Она стала на якорь. Почти все перебрались на берег. Сырой ветер свистел над пустым берегом, налетали шквальные дожди. Одежда была мокрой насквозь. Командир наших друзей сказал, что уводит ребят домой, рядом была трамвайная станция.

— А судно?

— Приткнем пока к берегу…

— Его раздолбает волнами. А что останется, разворуют.

— Ну и черт с ним. Я отвечаю прежде всего за ребят.

Что же, он был прав по-своему. Но эта его правота не укладывалась в рамки тех понятий, которыми жила «Каравелла». Как можно бросить судно, если оно еще на ходу? Это же все равно, что флаг спустить во время боя…

Экипаж «шхуны» сумрачно ушел. Мы починили «Драккар» и «Томик». Лишенного мачты «Андрюшку» привязали за кормой «шхуны». Две яхточки с самыми опытными капитанами и матросами усвистали к другому берегу, а оттуда курсом крутой бейдевинд помчались на базу. И дошли благополучно. Через час их экипажи по берегу вернулись к «шхуне».

«Шхуна» поняла наконец, что теперь на ней не прежние «салажата», а опытный народ. Повела себя прилично. Правда, шкоты застревали в блоках и рвались, тяжелый руль заедало, но все же база приближалась. Стало темнеть. Все понимали, что дома родители, видя такую погоду, «стоят на ушах». Однако азарт победителей был уже сильнее тревог, холода и усталости.

Наконец мы завели «шхуну» в тихую бухточку у базы. Там она, кстати, и догнивала потом несколько лет. Бывшие наши союзники на это судно не претендовали — считали, видимо, что потеряли на него право. А нам эта посудина была не нужна… А в тот вечер, когда все труды были уже позади, под темными тучами — словно в награду измученным и весело-злым мальчишкам — прорезалась над водой желтая щель заката…

…Через несколько дней я вручал всем, кто был в той «праздничной» переделке, награды. Не было грамот и дипломов. Поэтому слова с благодарностью за выдержку и смелость были написаны на обороте карт, которые я два с половиной года назад привез из Веймара…

Ребята выходили из шеренги, получали такую вот грамоту и сдержанно благодарили. То, что они не дрогнули во время шторма, казалось им не геройством, а делом вполне естественным. Они знали, что придется такое испытать еще не раз. И были правы.

И было это двадцать восемь лет назад.

По разному сложилась у тех мальчишек судьба. Кого-то я потерял из вида, с кем-то встречаюсь до сих пор. Но даже и те, кого я вижу сейчас взрослыми, остаются в моей памяти мальчишками той поры. Того штормового дня. С мокрыми от дождя и летящей пены лицами, с отброшенными ветром волосами, с прикушенными губами и прищуренными упрямыми взглядами…

У меня из веймарских карт остался лишь один лист. Меркаторская карта мира с длинным заголовком: «NOVA TOTIUS TERRARUM ORBIS GEOGRAPHICA AC HIDROGRAPHICA TABULA». По-моему все понятно без перевода. Издана «табула» где-то на границе шестнадцатого и семнадцатого веков. Ее океаны, как и положено было в те времена, богато украшены компасными картушками, кораблями и морскими чудовищами. На ней много белых пятен и фантастических, не существующих на самом деле земель. Но есть места и вполне уже известные, разведанные, обжитые. Так на территории, называемой «Tartaria», я нахожу родной город «Tumen». И снова погружаюсь памятью в те времена, когда зарыл на склоне тюменского лога клад с корабликом на фаянсовом осколке…

Ребята рассказывали, что дома они разглядывали полученные в награду карты и представляли себя штурманами на старых скрипучих парусниках — современниками Магеллана и Френсиса Дрейка. Это была, конечно, игра. А для серьезных занятий по штурманскому делу были во флотилии «Каравелла» другие карты. Тоже отнюдь не новые, но уже наших времен. Часто — с тонкими карандашными линиями курсов, по которым ходили в дальние рейсы теплоходы, учебные парусники и громадные морские яхты. По всем морям и океанам.

Были карты наши и заграничные, с эмблемами гидрографических обществ разных стран. Особенно нам нравились британские. Некоторые были напечатаны в сороковых годах, во время войны, но со штампов, изготовленных еще в конце девятнадцатого века. Те самые издания с тончайшей гравировкой, о которых писал Паустовский — с рисунками маяков и кораблей на полях…

Понятно, что такие карты в магазинах не купишь. Это все были подарки. От друзей из морских клубов в Риге и Севастополе, от экипажей разных судов, где у нас тоже были друзья. От моих читателей-моряков, которые, узнав про «Каравеллу», присылали карты по почте или приносили в редакцию «Уральского следопыта». От нашего друга Евгения Ивановича Пинаева — он во время плаваний на парусниках и рыболовных судах поднакопил немало такого добра.

Очень ценили в отряде карту пролива Босфор. Вернее, две карты — северную и южную. Чтобы увидеть пролив во всей красе, надо было соединить два листа. И тогда вот он — путь из Черного моря во все воды мирового океана!

«Босфор» подарил нам штурман дальнего плавания Захар Липшиц.

Мы познакомились с Захаром в шестьдесят девятом году, в Риге, на учебной трехмачтовой шхуне «Кодор», которая пришла из Ленинграда. Напросились на шхуну в гости и, надо сказать, были встречены там отменно. «Командовал» встречей Захар — молодой штурман с изящными манерами и обворожительной улыбкой. Показал ребятам все, что они хотели видеть — рубки, приборы, систему управления. Объяснил проводку бегучего такелажа на судне с бермудским парусным вооружением. Рассказал пару морских историй. При расставании обещал писать в отряд письма. И стал писать. И много раз приезжал в Свердловск, погостить в «Каравелле». Он стал капитаном дальнего плавания, командовал грузовыми океанскими теплоходами, ходил на них по всему земному шару и посылал нам из дальних портов открытки с кораблями и пиратами, всякие сувениры и письма с удивительными случаями из флотской жизни.

Сейчас капитан Липшиц преподает английский язык в морском колледже в Петербурге. Все такой же элегантный, слегка ироничный, только чуть поседевший. По-прежнему он полон морских сюжетов, которыми охотно делится, появившись у нас в гостях.

Надо сказать, карта Босфора была для «Каравеллы» своего рода символом. Ведь этот пролив — граница между Европой и Азией. А наш Екатеринбург лежит тоже вблизи этой границы. И мы не раз пересекали ее, когда ходили в походы на ближнее Волчихинское водохранилище. А потом говорили Захару, что плаваем мы в общем-то в тех же местах, что и он, только севернее…

Это всегда было увлекательным делом — изучать по морским картам премудрости навигации. Ребята ползали по расстеленным на полу листам, разглядывая цветные колечки маяков и хитрые символы навигационных знаков, расшифровывая надписи с характеристиками маячных огней и числа на голубых линиях изобар, разглядывая рельеф побережий, щелкая штурманскими параллельными линейками при прокладке курсов и вращая пеленгаторы на большущих морских компасах. Они читали «тайные письмена» древней науки мореплавания. И океанские ветры начинали гудеть в соснах леса, что подступал к окраине нашего далекого от морей уральского города…