Сокол на запястье - Ольга Игоревна Елисеева

Асай злобно сглотнула.

— Говорила я Псамате, чтоб выгнала тебя зимой в степь волкам на поживу. Уж больно ты заносчив! — она повернулась к остальным. — Это молодость не боится умирать. А моим старым костям еще хотелось бы погреться на солнышке. Вот как скует нас земля, да поползут червяки…

Дети завизжали. Радка видела, как Левкон протянул руку и без всякого почтения отвесил старухе подзатыльник.

— Я сказал тебе, не пугай людей.

— Но кому-то надо сопровождать хозяйку! — взвизгнула ключница. — Почему не тебе?

Левкон с досадой сплюнул.

— Пропади ты пропадом, кликуша!

— Или мальчику. — продолжала шамкать Асай. Она, как видно, не собиралась молчать в последнюю в своей жизни ночь. — Наш пастушок вполне подойдет.

Тот уже ревел в голос.

Левкон встал и угрожающе надвинулся на старуху. Асай с неожиданным в ее возрасте проворством увернулась от руки грека и выкрикнула ему уже с другой стороны навеса:

— Вот если б девка Тиргитао разделила с тобой ложе, ты перешел бы в ее собственность, и завтра на тебя не бросали бы жребий!

Ее голос сорвался на самой высокой ноте, потому что мужчина охватил Асай за шею и несколько раз смачно ткнул лицом в деревянное корытце, где с ночи размачивали овес для каши на завтра.

— Дурак, — обиженно шамкала старуха. — Иди подвернись ей под бок, пока не поздно.

Радка видела на пологе черную тень от его профиля и внутренне ежилась. Она лежала в чужом шатре и чужие люди обсуждали ее так, словно имели на это какое-то право. Всадница вновь повернулась на другой бок, щеки у нее пылали. А вдруг он и вправду войдет? Что она будет делать? Что ему скажет? Вернее не скажет.

Кол встал у десятницы в горле и тошнота, подкатившая к кишкам, заставила голову кружиться. Это был страх. Панический ужас, который Радка испытывала перед мужчинами. Она не терялась ни в поле, ни в лесу. В бою Бреселида могла всегда положиться на подругу. Но эти здоровенные лбы вызывали у нее…

Во всем виноват проклятый Ганеш! Что б псы выели его кишки!

Радка была дочерью Матери-Хозяйки в стойбище тиоретов. Когда та умерла, хозяйкой стала сестра покойной. Сначала все шло хорошо, но когда Радка немного подросла, на нее стал заглядываться любовник тетки по имени Ганеш. Щипал за пятки, подстерегал у стогов и телег. Тетка заметила неладное, ей стоило лишь бросить на Ганеша косой взгляд, и он испугался, что Мать-Хозяйка снова прогонит его в мужской дом на краю деревни. А порядки там были суровые.

Чтоб доказать, что он совершенно равнодушен к Радке, Ганеш однажды избил ее деревянным ведром. Тетка выглянула из землянки на крик, да так и осталась в дверях. Она стояла и смотрела, а Ганеш был на смерть перепуганную 12-летнюю соплячку, которая нечаянно плеснула ему воды на ногу.

Наконец, она вырвалась и, не помня себя от страха, побежала в степь. Пока вокруг мелькали лоскутки полей, девочка боялась даже оглянуться, а остановилась, только когда рухнула без сил в жесткую траву.

Там на нее случайно наткнулись кентавры во главе с Хироном. Они ехали мимо деревни торетов на север в гости к сородичам. Царь Хирон хотел оставить у них на время сына: кентавры считают, что юношам полезно путешествовать. Будь на месте мудрейшего и благороднейшего вожака какой-нибудь охлос из табуна, девочке не поздоровилось бы. Но царь Хирон и его спутники повели себя с доброжелательностью истинных потомков Иксиона. Они подобрали, умыли и накормили Радку, а когда она немного освоилась, терпеливо выслушали ее сбивчивый рассказ.

— Тебе нельзя возвращаться к своим. — покачав головой, сказал Хирон. — Тебя убьют. Если не Ганеш, то твоя тетка.

— Что же мне делать? — разрыдалась девочка. — Куда я пойду без рода.

— Род не стена. — царь намотал на палец длинную прядь своей гривы и вытер Радке слезы. — Не все выживают в нем, и не каждый умирает без него. Ступай на юг в Горгиппию служить царице Тиргитао. Но чтобы тебя взяли в войско, ты должна хорошо стрелять и хорошо ездить верхом. Я научу тебя, если хочешь. — вожак уже усаживал девочку себе на спину, и никто из приближенных не посмел возразить против ее присутствия в табуне.

С тех пор утекло много воды, но Радка по прежнему боялась мужчин и не боялась кентавров.

* * *

— Какой красавец! — Ганеш с восхищением охлопал Хиронида по нервно ходившим потным бокам.

Кентавр дико заржал, шарахнулся в сторону и выкатил на обидчика круглый кровавый глаз.

— Тихо! Тихо! — мужчина потянул за длинный повод и с силой дернул его вниз, чтоб успокоить лошадь.

Но кентавр опустил голову и щелкнул зубами у самых пальцев Ганеша. Торет с бранью отдернул руку и тут же оходил Хиронида хлыстом по ребрам. Тот взвился на дыбы.

— Брыкливый жеребчик. — мужчина сплюнул на землю ржавой слюной. Оказывается от неожиданности он слишком поспешно отдернул ладонь и сам себе съездил по зубам. — Злобная тварь! — Ганеш изловчился и хлестнул кентавра по морде. — Но я тебя объезжу. — добавил он, с удовольствием глядя на алый рубец, расплывавшийся на щеке человека-коня. — Этих в стойло! — крикнул он своим подручным, указав на стреноженных и притихших сородичей Хиронида. — Годятся только, чтоб сохой землю шкрябать. — Ганеш смерил презрительным взглядом их низкие холки. — А этот будет у меня кобыл крыть. И на таких конях мы дойдем до Пантикапея!

В этот момент Хиронид вывернулся из рук державших его мужчин и обеими передними ногами ударил в грудь конюха с рваным ухом, который как раз подходил справа. Дальше он перескочил легкую ограду из березовых шестов и помчался по деревне, сшибая всех на своем пути.

За низкими домами со стенами из нарезанного дерна мелькали голые черные поля. Потом степь. Сколько раз она играла с беглецами злые шутки. Казалось, вырвешься за пологие холмы, как волны большого желтого океана, подступавшие к зимнику, и все — свобода. Где там! У приземистой кузницы на краю деревни, под самым шестом с коровьим черепом его и схватили. Да и выскочи кентавр в степь, голые поля хорошо простреливались из лука.

Стреножив и накинув Хирониду на голову неудобную конскую уздечку, тореты повели его обратно к конюшне. Деревня была безлюдной, пережитое вчера побоище у холма Великой Матери тяжело подействовало на ее обитателей. Женщины отходили от недавнего страха, понимая, какое святотатство случилось этой ночью, но не смея возразить более сильным мужчинам.

Их действительно было многовато. Хиронид насчитал человек 40 на деревню в 150–200 жителей. Старики не в счет, дети тоже, а женщины разумно предпочли признать свершившийся факт перехода власти в материнских родах к сыновьям и братьям. Они были слабее и ни откуда не ожидали помощи.

Как ни странно почти никто в деревне не погиб, если не считать кентавров. Мужчины взяли управление почти мирно. В отличие от горных родов, где, говорят, вырезали до половины стойбища!