Долг жизни - Чак Вендиг

— Нет. Нет! Ты должен остаться. Мы сражались как не знаю кто, и теперь… все это твое. Понимаешь? Твое. Это твой дом. Здесь твоя родня, и я хочу, чтобы ты ее нашел. Слышишь? Это последняя моя просьба. И никаких возражений. — Чуи снова рычит, но Хан повторяет, на этот раз тверже: — Я сказал, никаких возражений. У тебя своя семья, а мне пора обзавестись своей.

Наступает долгая пауза, и Хан с трудом сдерживает желание сказать Чуи: «Я просто пошутил, дружище, давай садись на корабль, и полетим навстречу новым передрягам». А потом они вместе отправятся к Маластеру, или станции «Уоррин», или опять в ту пыльную кантину в Мос-Эйсли, чтобы подобрать еще какого-нибудь своенравного мальчишку-фермера… а когда он вернется домой и родится его ребенок, его сын, Чуи все так же будет рядом, потому что по-другому Чуи просто не может.

Но ничего этого Хан не говорит.

Чуи обнимает его и мурлычет.

— Я вернусь. Мы с тобой еще не закончили, и мы обязательно увидимся вновь. Я скоро стану отцом и ни за что не позволю, чтобы ты не поучаствовал в жизни моего ребенка.

Чуи рявкает и скулит, гладя Хана по голове.

— Угу, дружище, знаю, — вздыхает он. — Я тоже тебя люблю.

Вокруг ничего нет.

По крайней мере, ничего такого, что Слоун могла бы опознать.

Ее окружает всепоглощающая чернота космоса — ни планет, ни орбитальных станций, ни других кораблей. Ничего.

Единственное, что есть, — маленький грузовой корабль. Рей выключает двигатели, и он парит в пустоте. Гранд-адмирал понимает, что корабль этот вполне может стать ее могилой.

При каждом вздохе ей кажется, будто она втягивает в себя битое стекло. По крайней мере, кровотечение остановилось. Она пытается пошевелиться, и ее присохшие от запекшейся крови брюки с треском отрываются от кресла.

«Выжить. Сражаться. Добраться до Ракса».

Она подумывает выйти на связь и уже составляет у себя в голове грозное сообщение для Ракса, извещающее, что ему не уйти от ее кары, хотя на самом деле она умирает в космической бездне. Ему придется постоянно оглядываться через плечо, опасаясь, что она может подкрадываться к нему с наточенным клинком. Вполне достойное извечное проклятие, посланное из могилы.

Палец Слоун зависает над кнопкой.

Разум ее затуманен, и мысль сменяется другой — обратиться за медицинской помощью. Она вполне заслуживает остаться в живых. Но к кому обращаться? Она опасается, что теперь вся Империя оказалась в руках изменника. А любой другой вариант может грозить ей билетом в один конец до Чандрилы, поскольку ее уже наверняка разыскивают. Слоун представляет свое лицо на голоплакатах, будто она рядовой преступник. До чего же унизительно!

Нет. Придется подождать. Она отправила свое сообщение и разыграла свою пьесу. Самой ей до мусорной луны не добраться, но это может сделать кто-то другой…

Внезапно она понимает, что на корабле есть кто-то еще, — безумная, абсурдная мысль. Похоже, она действительно умирает и трупный яд начинает проникать в ее жилы. У нее галлюцинации. И тем не менее она ощущает, как чей-то взгляд сверлит ей затылок.

В приступе паранойи она оборачивается.

За ее спиной стоит мужчина — бледный, со спутанными волосами.

В руке у него маленький графеновый бластер.

— Убирайся с моего корабля, — заплетающимся языком бормочет она.

— Это все из-за тебя, — заявляет незнакомец.

— Из-за меня ты оказался на грузовом корабле невесть где? — безрадостно смеется она. — Вряд ли. Как ты сюда попал?

— Увидел твою форму и последовал за тобой. Чтобы узнать ответ.

— Почему же ты объявился только сейчас?

— Хотел посмотреть, что ты станешь делать.

Подбородок Слоун падает на ее грудь.

— От меня ты никаких ответов не получишь.

— Ты превратила меня в чудовище!

Рей моргает — кажется, он ей знаком.

— Так ты один из тех?

Ей незачем объяснять, что она имеет в виду бывших пленников, превратившихся в убийц. Он предатель, созданный Империей, — хотя и не ее собственной.

— Да, — дрожа, отвечает он. — И ты за это поплатишься.

— Не думаю, поскольку я здесь ни при чем. Вина лежит на плечах другого. — Язык с трудом ворочается у нее во рту. — Я даже не знаю, что там произошло. Меня подставили точно так же, как и тебя.

— Нет, не так же! — кричит незнакомец и стреляет из бластера.

Слоун даже не вздрагивает — она с трудом соображает, все ее тело болит, и лишь когда заряд ударяет в сталь над ее головой, она осознает, что случилось.

— Ты промахнулся, — моргнув, говорит она.

— Если это не ты — то кто?

— Мужчина по имени Галлиус Ракс. По крайней мере, так он себя называет. Если тебе нужен тот, кто с тобой так поступил, — иди к нему. — Веки ее дрожат, подбородок отвисает. — А меня оставь в покое.

— Ты его знаешь. Ты можешь мне помочь.

— Я похожа на ту, кто может кому-то помочь? Я и себе-то помочь не в силах.

— Ты ранена.

— Да что ты говоришь. Идиот. — Она закатывает глаза.

Ее ответ явно задел незнакомца — похоже, он весьма впечатлителен.

— Ты даже не притронулась к аптечке под твоим креслом.

— Аптечке… что? Под… — Она яростно шарит под креслом и действительно что-то нащупывает. — Ох ты…

— Ну и кто из нас идиот? — укоризненно говорит он.

— Все равно меня это не спасет. Меня подстрелили.

Ворча, незнакомец сует бластер за пояс, затем нагибается и достает аптечку. Открыв ее, он извлекает нечто похожее на широкоствольный бластер, а затем, продолжая ворчать, вытаскивает комок чего-то, напоминающего серую замазку, и бесцеремонно заталкивает его в дуло оружия.

— Не шевелись, — говорит он. — Будет больно.

— Что ты…

Схватив ее за руку, он вплотную приставляет устройство к ране. Пистолет вздрагивает, и ее пронизывает жуткая, выжигающая изнутри боль, от которой перехватывает дыхание. Взвыв, она сгибается пополам, изо всех сил сдерживая слезы.

Тьма вонзает в нее зубы, увлекая в бездну.

Когда Слоун наконец приходит в себя, оказывается, что она лежит на боку на полу кабины, а под ней расплывается лужа слюны.

— Что…

— Бактапластырный пистолет, — отвечает незнакомец, сидя в кресле второго пилота. — Заживляющая эпоксидная ткань. Повстанцы иногда ею пользовались — нас тайно учили, как остаться в живых, чтобы сражаться дольше. Сейчас эта штука внутри раны залечивает то, что можно залечить. Рано или поздно придется обратиться к настоящему врачу. Это временная мера.