Внуки - Вилли Бредель

и он происходит из буржуазной семьи. Но Вольнер был проще, естественнее, речь его была ясной и понятной, в нем не чувствовалось пресыщенности. Говорили о битве за Сталинград.

Шмергель был недоволен.

— Что это значит? Уже в ноябре кольцо окружения сомкнулось. Ну и что? Я спрашиваю… Почему на всех других фронтах?.. Когда даже американцы и англичане в Северной Африке… Я спрашиваю, откуда это затишье под Москвой, под Ленинградом?.. Я спрашиваю… Можно понять эту стратегию? Сталинград — ведь это всего лишь одна точка на фронте… Всего лишь точка… А там? Почему еще нет решающего сдвига под Ленинградом? Вы можете это понять?

Шмергель, как обычно, разгорячился. Он стоял с полуоткрытым ртом и, уставившись на Вольнера, ждал, что тот скажет.

Художник с трудом сдержал улыбку. Он скользнул взглядом по Виктору и ответил:

— Видишь ли, товарищ Альфонс… На твою критику, на твое нетерпение не знаешь, что и сказать.

— Оно и понятно! Понятно! — бросил Шмергель.

— Подумай — мы в Ташкенте. А Ташкент это не только райский уголок земли, а еще и город, в котором нам живется как в мирные времена. Пристало ли нам ругать красноармейцев за то, что они, по нашему мнению, недостаточно быстро побеждают?

— Значит, заткнуть себе рот? — воскликнул Шмергель. — Если так… Если я… Ну, хорошо… В таком случае я заявляю, что…

Виктор подошел к приемнику и перевел рычажок, чтобы усилить звук.

II

— Посидим немного, — предложила Кат, когда гости разошлись.

Виктор охотно согласился. Он нисколько не устал а с удовольствием просидел бы всю ночь.

Из Москвы передавали прекрасный ночной концерт; Кат, удобно усевшись в кресле, отпивала понемногу из рюмки красное узбекское вино, слушала музыку и мечтала. Виктор достал свои тетради и углубился в них.

Кат молча наблюдала за ним. Мальчуган за последнее время переменился. Скоро у него выпускные экзамены. Окончив школу, он поедет в Москву и поступит в университет. А она останется здесь… Не может же она бросить работу в редакции. Да и не хочет… Но остаться здесь одной — ох, нелегко ей придется!

— Мама, я хотел бы поговорить с тобой… об одном деле… Я собирался это сделать только через несколько дней.

Кат смотрела, как он теребит тетрадь и старается говорить возможно спокойнее.

— Видишь ли… Дело в том… Вот я сдам экзамены… И я не хочу ехать в Москву…

— Не хочешь? — с удивлением спросила Кат. — Почему же?

— Ты разумеешь университет, мама?

— Да, конечно…

— И я тоже. Но сейчас я не хочу поступать в университет. Только после окончания войны. Фашисты напали на Советский Союз, а я сижу и учусь — нет! Пойду добровольцем в Красную Армию, мама… Да и как может быть иначе?

Кат долго не могла вымолвить ни слова. Такая мысль и в голову ей не приходила.

— А примут тебя, Виктор?

— Сначала скажи, согласна ли ты.

— Мальчик, как же я могу быть против?

— Тогда, мама, все в порядке. Меня примут. Я уже справлялся. Могу явиться сейчас же после экзаменов!

Тревога, отчаянный страх поднялись в душе Кат. Ей стало дурно. Но, собравшись с силами, она встала, подошла к Виктору и, обняв его, сказала:

— Пора спать, сынок! Новый год…

Кат хотела сказать, что новый год начинается для нее плохо. Но вместо этого выговорила:

— …надеюсь, принесет нам мир.

Виктор был рад, что все сошло так легко и просто. Он знал, что мать не запретит ему идти в Красную Армию, он боялся лишь слез, жалоб. Ну, теперь он спокоен, все в порядке.

III

Казалось, вся бесконечная снежная пустыня встала на дыбы, чтобы броситься на одинокий автомобиль и проглотить его, — так неистово кружились подгоняемые бурей белые хлопья. С Волги на степь налетел буран, страшная степная метель. Вальтер, не колеблясь, уехал из Ильевки, ему очень хвалили Ивана Богдановича как надежного водителя. Однако даже этот мастер своего дела вынужден был оставить всякие попытки спастись от преследований взбунтовавшейся снежной стихии.

Сбившись с дороги, они застряли где-то посреди степи, в десяти — пятнадцати километрах от ближайшей деревни. Несмотря на цепи, машина не двигалась с места. Вокруг выла метель. Жестокая стужа пробиралась в машину через все щели.

— Застряли, — сказал Иван Богданович, — просидим, пожалуй, несколько дней.

— Несколько дней? Не можем же мы сидеть здесь сложа руки, Иван Богданович. Мы замерзнем или умрем от голода.

Иван Богданович уселся поглубже на своем сиденье и пожал плечами.

— Что ж теперь делать? Надо ждать. Сколько у нас осталось хлеба? Почти непочатая буханка? Очень хорошо. А еще что? Немного сала? Чего лучше! Да еще и печенье? Ну, с голоду не помрем. А если вам холодно, возьмите мое одеяло.

Вальтер, кряхтя, покорился необходимости и как можно плотнее запахнул на себе полушубок. Невесело! Нет, совсем невесело! Его повергла в ужас мысль, что им придется проторчать в этой белой пустыне несколько дней и ночей.

Иван Богданович спокойно и ловко свернул папиросу — пальцы его не утратили своей подвижности — и спросил Вальтера, не хочет ли он покурить. Тот угрюмо отказался, проклиная вьюгу, а кстати и Осипа Петровича, который собирался выехать только через день-два… «Почему ему непременно понадобилось присутствовать на конференции политруков? — думал Вальтер. — Как он мог отпустить меня одного?!»

Но, поразмыслив, Вальтер решил, что если сегодня он не прибудет в штаб полка, его начнут разыскивать. Впрочем, с уверенностью рассчитывать на это не приходится. Подумают, что в последнюю минуту его направили в другое место или же он остался при какой-нибудь войсковой части.

Отчаиваться все-таки нельзя. Чего только не терпели бойцы и командиры на фронте изо дня в день, иногда целыми неделями, даже месяцами подряд! И в снег, и в мороз, и в непогоду. Тем не менее они разгромили танковую армию Манштейна. Какая победа! Вальтер видел, как советские танки наступали на неприятеля. Из башен выглядывали юные, свежие, спокойные лица — словно танкисты шли не на врага, а на парад, на Красную площадь. Что за люди! Как они просты, естественны! Одинаково спокойны и ко всему готовы при удаче и неудаче. А он досадует, что его застигла метель и придется, может быть, каких-нибудь день-два пробыть в степи.

Через час Вальтер уже сидел в санях и наперекор бурану и бездорожью ехал по степи на фронт.

На них наткнулась пробиравшаяся сквозь снежные сугробы пехотная часть. Машину вытащить из снега не удалось, решено было прислать кого-нибудь на подмогу Ивану Богдановичу. Вальтеру предложили пересесть в сани.

— Почему в сани? Я отлично могу шагать с солдатами, — запротестовал он.

В облаке снежных хлопьев