Дом разделенный - Перл С. Бак

вгляделся в лицо Шэна, однако оно оставалось гладким, золотистым и невозмутимым, как прежде, а глаза мягко сияли подобно темному нефриту. Шэн с готовностью улыбнулся и ответил:

– О нет, я и сам уже хотел возвращаться. Мне все равно, где жить.

Тогда Юань задал еще один вопрос:

– Ты писал стихи?

Шэн беспечно отозвался:

– Да, сборник моих стихов даже издали – некоторые из них ты видел, но остальные новые, я их сочинил уже после твоего отъезда… Если хочешь, подарю тебе экземпляр – напомни мне, когда соберешься домой.

Юань сказал, что был бы очень рад, на что Шэн лишь молча улыбнулся. Чуть позже Юань вновь обратился к нему с вопросом:

– Ты останешься здесь или поселишься в новой столице?

На сей раз Шэн отозвался быстро и живо, словно одно лишь это имело для него значение:

– Останусь, конечно! Я много лет прожил за границей и привык к современным удобствам. В таком неустроенном городе я жить бы не смог. Мэн успел мне кое-что рассказать о новой столице. Он-то очень гордится всеми этими новыми домами и проспектами, но на мой прямой вопрос честно ответил, что там по-прежнему нельзя мыться, как я привык, некуда пойти развлечься, нет хороших театров – словом, нет ничего, что нужно культурному человеку. Я ему сказал: «Дорогой Мэн, что же там вообще есть, в этом твоем хваленом городе?!» В ответ он чуть не испепелил меня взглядом, но ничего не сказал. Ох уж этот Мэн! Совсем не меняется.

Все это Шэн сказал на чужом языке, который он освоил в таком совершенстве, что теперь слова этого языка быстрее шли ему на ум, чем родные.

Однако жене старшего брата Шэн показался самим совершенством, как и Ай Лан с мужем. Эти трое не могли на него налюбоваться, и Ай Лан, несмотря на большой живот, смеялась в тот вечер так же весело и заливисто, как в былые времена, радостно щебетала с Шэном и искренне восторгалась им. Шэн отвечал на все ее остроумные замечания и расточал комплименты в ее адрес, а та охотно их принимала. В самом деле, она была хороша, как и прежде, несмотря на беременность. Да, если другие женщины, нося под сердцем ребенка, становились толще, темнее лицом и неповоротливей, то Ай Лан была подобна дивному цветку – полностью раскрывшемуся цветку розы, подставившему солнцу все свои лепестки. Юаня она приветствовала живо и радостно, как брата, но все свои улыбки и шуточки она дарила Шэну, и ее красивый муж наблюдал за ними с безмятежной улыбкой на устах, ничуть не ревнуя, ведь он считал, что, как бы красив ни был Шэн, равных ему по красоте мужчин просто не существует, тем более в глазах его избранницы. Он слишком любил себя, чтобы ревновать.

Так в разговорах и смехе начался пир, и вся семья теперь сидела за одним столом, а не за разными, как в давние времена, когда молодые должны были сидеть отдельно от старших. Нет, теперь такого разделения не было. Хотя старый господин и госпожа занимали самые высокие места, их голосов не было слышно за смехом и шутками Ай Лан, Шэна и время от времени – остальных родственников, которым удавалось вставить словечко. То был веселый час, и Юань не мог не гордиться своей семьей, этими нарядными женщинами в ярких атласных платьях, сшитых по последней моде, и мужчинами в дорогих заграничных костюмах, Мэном в великолепной офицерской форме и детьми в пестрых шелковых одеждах, с заграничными лентами в волосах. Стол ломился от всевозможных чужеземных кушаний, чужеземных сладостей и чужеземных вин.

Вдруг Юаню пришла в голову неожиданная мысль: ведь это не вся его семья. Нет, за много миль от морского побережья живет Тигр, его родной отец, – живет на старый лад, как и Ван Купец со всеми своими сыновьями и дочерями. Они не знают иностранных языков. Они не едят ничего чужеземного и живут так, как жили их предки. Если бы они оказались в этой комнате, с тревогой подумал Юань, им стало бы очень неловко. Старик Тигр скоро начал бы брюзжать, потому что не смог бы по своему обыкновению плевать на пол, ведь здесь все полы были застелены шелковыми цветочными коврами. А Купец страдал бы, видя, сколько денег ушло на все эти картины, затянутые шелком стулья и заграничные статуэтки, а еще на заграничные платья и безделушки женщин. Эта половина семьи Ван Луна тоже не вынесла бы той жизни, какую вел Тигр, и даже в доме Вана Купца – том большом доме, что Ван Лун оставил своим сыновьям в старом городе, – им было бы плохо. Эти внуки и правнуки не захотели бы жить без привычных удобств, в голых холодных стенах, прогреваемых лишь в тех местах, куда попадало южное солнце. Что же до глинобитного дома, то он в их глазах был жалкой лачугой, и многие из них вовсе забыли о его существовании.

Однако Юань не забыл. Ему, сидящему за богатым столом, накрытым по новому чужеземному обычаю белой скатертью, неожиданно вспомнился старый глинобитный дом, и, вспомнив его во всех подробностях, он отчего-то затосковал по нему. Юань рассеянно подумал, что здесь, рядом с Ай Лан и Шэном, он все-таки не на своем месте. Глядя на их заграничные наряды и манеры, он захотел, чтобы в нем самом стало меньше заграничного. Однако и в глинобитном доме он жить не смог бы – хотя тот был ему по душе, все же он не смог бы жить на земле так, как жил его дед, и быть всем довольным. Юань понял, что застрял где-то посередине, между этим заграничным домом и старым глинобитным, и здесь ему очень одиноко. Своего дома у него не было, и сердце его маялось от одиночества, не находя себе пристанища ни там, ни здесь.

В какой-то миг его взгляд остановился на Шэне. Если бы не золотистая кожа и не темные раскосые глаза, Шэна можно было принять за чужеземца. Сами движения его тела стали чужеземными, и говорил он так, как говорят люди с Запада. Да, и Ай Лан это нравилось, как и жене его старшего двоюродного брата. Да и сам старший брат находил Шэна очень современным, искушенным и модным, отчего он сконфуженно молчал и набивал брюхо, заедая зависть.

Тогда Юань украдкой покосился на Мэй Лин – не без ревности, потому что от его внимания не ускользнуло восхищение, с каким Ай Лан смотрела на Шэна. Может, и Мэй Лин смотрела на него так же восторженно, как остальные молодые женщины за