Эпоха сверхновой - Лю Цысинь

Отодвинув стекло, Хуахуа осторожно достал горшок из витрины. Казалось, теплая глина завибрировала у него в руках. Этот предмет обладал необычайной энергией. Хуахуа приложил ухо к отверстию.

– Я слышу что-то! – воскликнул он.

Прижавшись ухом к отверстию, Сяомэн тщательно вслушалась.

– Это шум ветра!

Ветер гулял над первозданной пустыней. Хуахуа поднял горшок к Туманности Розы, и в голубом сиянии глина приобрела слабый красноватый блеск. Мальчик смотрел на изображение рыбы, на сочетание простейших неровных линий, и вдруг из черного круга, изображавшего глаз, вышла душа; на грубой поверхности горшка заплясали тени, неясные, но в них чувствовались обнаженные фигуры, сражающиеся с чем-то огромным. Древние солнце и луна, заключенные в горшке, отбрасывали на фигуры золотистое и серебряное сияние. Рисунки древнего гончара двумя глазами взирали сквозь многие тысячелетия, и дети, встретившись взглядом со своим далеким предком, ощутили прилив первобытной энергии. Им захотелось кричать, смеяться, плакать, сорвать с себя одежду и побежать навстречу завывающему ветру. Наконец они почувствовали в своих жилах кровь предков.

Дети стояли в старинном дворце в сиянии Туманности Розы, крепко держа древний горшок, самую старую реликвию, сохранившуюся со времен младенчества китайской цивилизации. Они пошли, медленно, осторожно, держа горшок так, словно это были их глаза – словно это была сама жизнь. Когда они пересекли мост через Золотую реку, за ними с грохотом захлопнулись ворота дворца. Дети знали, что отныне, где бы они ни очутились, их жизнь будет неразрывно связана с этим глиняным горшком. Это был одновременно исток и конечная цель, источник их новообретенной силы.

Бушевавший на протяжении двух дней ураган наконец стих, однако по морю все еще гуляли высокие волны, а небо по-прежнему оставалось затянуто тучами. В кромешной темноте были видны лишь белые барашки на воде.

Первый флот с эмигрантами вышел в море шестьдесят дней назад, и этот шторм стал на его пути первым. Самый сильный ветер дул накануне ночью, и два транспортных судна небольшого водоизмещения, шедшие позади, погибли в пучине. Еще один сухогруз устремился к ним на помощь, но, когда его капитан отдал опрометчивый приказ развернуться и поставить корабль боком к волнам, удар мощного вала опрокинул судно. После того как два вертолета, поднявшихся в воздух с военного корабля, бесследно исчезли в океане, командующий флотом вынужден был прекратить спасательную операцию, оставив двенадцать с лишним тысяч детей погибать в иссиня-черных глубинах Тихого океана. Оставшиеся тридцать восемь кораблей продолжили мучительно трудный путь наперекор ветру и волнам. Но дети уже успели привыкнуть к невзгодам путешествия по морю. Сначала жуткая теснота кают и постоянные приступы морской болезни, затем нехватка еды, с дневными рационами, едва достаточными для одной полноценной трапезы, без свежих овощей и фруктов. Даже витаминов не хватало. Половина детей слегла с куриной слепотой, росло количество расстройств желудка, но даже в таких сложных условиях дети сохраняли дисциплину. Они разделились на маленькие, средние и большие группы, и начальники всех уровней оставались на посту, с беззаветной отвагой выполняя свой долг. Но когда флот достигнет берегов Америки, поддерживать дисциплину и порядок будет гораздо сложнее, чем бороться со штормом и голодом.

Два дня назад китайские дети разминулись с шедшим навстречу американским флотом. Корабли разошлись молча, не замечая друг друга. Судя по всему, у американских детей дела были не лучше.

Наконец волнение улеглось. В течение двух дней флот отклонялся от курса, стараясь выбрать наиболее безопасный маршрут, и вот теперь все корабли разом повернули в сторону. Боковая качка усилилась.

Черные тучи над головой рассеялись, свет Туманности Розы упал на волны, разбежавшись во все стороны и превратив Тихий океан в море голубого огня. Дети выбежали на палубу, с трудом держась на ногах от морской болезни и голода, и прильнули к ограждению. При виде величественного зрелища пустынный океан огласился восторженными криками.

Заканчивался последний день второго года Эпохи сверхновой.

Наступила полночь.

Военные корабли выстрелили холостыми зарядами в воздух, над другими судами вспыхнули фейерверки. Грохот выстрелов, шум волн и восторженные крики детей слились воедино, разносясь над волнами.

На востоке блеснули первые лучи рассвета, сливаясь с сиянием Туманности Розы в восхитительное буйство красок.

Наступило первое января. Начался третий год Эпохи сверхновой.

Наконец-то я закончил! Можно глубоко вздохнуть, как делает ныряльщик, поднявшийся на поверхность. Целых полгода я провел под водой, эта книга занимала всю мою жизнь. Теперь я честно могу сказать, что закончил «писать», поскольку электричество снова отключили – власти говорят, опять какие-то проблемы с солнечными батареями, – и мне посоветовали взять добрую старую ручку. Вчера чернила сгустились на холоде, и писать я не мог; сегодня тепло, и вот я сижу, обливаясь по́том, капающим на страницы. Погода меняется каждый день, иногда каждый час, и без кондиционера просто невыносимо.

За окном простирается зеленеющая трава, украшенная бледно-желтыми домиками поселка иммигрантов. А дальше – господи, не смотрите в ту сторону! – голая пустыня, унылое красно-бурое однообразие, оживляемое лишь пыльными бурями, скрывающими красное небо и солнце, тепла от которого и так немного.

Ужасное, забытое богом место! Ужасное, забытое богом место!

– Ты говорил, что, когда закончишь книгу, побудешь с ребенком, – напоминает Веренэ.

Я отвечаю, что пишу послесловие и скоро закончу.

– Пустая трата сил. Для серьезного исторического труда чересчур легкомысленно, для художественной книги слишком реалистично.

Она права. То же самое сказал мой литературный агент. Но что я могу поделать? Перед этой дилеммой меня поставило текущее состояние историографии.

В этом моя беда – в нашу эпоху заниматься сверхисторией. За первые три с небольшим десятилетия Эпохи сверхновой появились горы научно-исследовательских работ, и это вышло далеко за пределы историографии, превратившись в коммерческую сенсацию. Книга за книгой, по большей части лишь заигрывающие с толпой. Некоторые наиболее нудные так называемые «историки» даже разбивают эти три десятилетия на крохотные периоды, измеряемые днями, более многочисленные, чем количество династий эпохи до вспышки сверхновой, и публикуют толстенные монографии, посвященные каждому из них, загребая огромные деньги.

* * *

В настоящее время изучение Эпохи сверхновой разделяется на два направления: альтернативную историю и психологию.

Подход альтернативной истории пока что остается весьма туманным. Исследователи выдвигают исторические гипотезы. Например, что было бы, если бы лучи сверхновой оказались чуточку сильнее и убили всех младше восьми лет? Или чуточку слабее и оставили в живых всех, кому не исполнилось двадцати? Как это повлияло бы на историю Эпохи сверхновой? Что если бы Война Эпохи сверхновой велась не как игра, а как обычные сражения в том смысле, в каком это понятие существовало в Обыкновенную эпоху? И так далее, и тому подобное. И у популярности этого направления есть свои причины: Война Эпохи сверхновой подвела человечество к пониманию того, что во вселенском масштабе ход истории в значительной степени определяется волей случая. Говоря словами видного представителя альтернативной истории доктора Лю Цзин: «История – это маленькая ветка, которую несет бурный поток. Какое-то время она может кружиться на месте или застрять в торчащих над поверхностью камнях – существует и множество других возможностей. Для истории как научной дисциплины изучать лишь одну из этих возможностей так же глупо, как играть в карты колодой, состоящей из одних тузов». Развитие этой научной школы привязано к накопленным в последние годы доказательствам теории параллельных вселенных, далеко идущие последствия которой только начинают сказываться во всех дисциплинах, и в том числе истории.