Прими день грядущий - Сьюзен Виггз

Женщина кивнула и взяла его за руку:

– Я легко прощаю. Однако мне понадобится время, чтобы понять причины, по которым вы напали на меня, и поверить, что вам действительно было настолько плохо.

Хэнс надел шляпу, отсалютовав неуверенной рукой:

– Прощай, братишка.

– Ему может понадобиться врач, – прошептала Мария, глядя вслед всаднику.

– Он найдет его в соседнем округе, если еще соображает, что к чему.

Хэнс посмотрел на свое отражение в овальном стекле парадной двери, дома N 36 на Бедфорд-Роу, затем с довольной улыбкой поправил галстук и разгладил и без того безупречную рубашку. Его высокие модные ботинки блестели так же ярко, как и мех на бобровой шляпе. Правда, лицо Хэнса еще носило следы схватки с Люком и прочих потасовок, но время успело сгладить их, оставив лишь небольшой, в форме полумесяца, шрам на скуле и горбинку на носу.

Хэнс не переживал по поводу этих отметин. Одно время, правда, они задевали его честолюбие, но потом он научился смотреть на них, как на напоминание о тщательно выученном, хотя и слишком поздно, уроке.

Стоя на крыльце, Хэнс вспоминал события, которые привели его сюда, в дом человека, давшего ему жизнь. После столь памятной встречи с Люком он больше не вернулся в Лексингтон, а три года скитался вдоль Миссисипи, с легкостью скатившись в ту жизнь, которую вел раньше, до Айви. Ужасная боль, мучившая Хэнса при одной мысли об этой девушке, уже притупилась. При помощи виски и женщин он хотел заглушить ее совсем, но это никак не удавалось.

В конце концов, охваченный смутным чувством постепенно возрождающегося самоуважения, Хэнс стал однажды пассажиром одного из своих океанских судов, отходящего из Шипингпорта и дал волю любопытству, которое постоянно терзало его с момента выяснения тайны своего рождения.

Хэнс отправился в Лондон, чтобы увидеть человека, который был его отцом.

Сурового вида дворецкий ввел молодого человека в жарко натопленную роскошную гостиную. Стоя в ожидании у мраморного камина, Хэнс осматривал внимательным взглядом элегантный клавесин работы Гриссона, золотые корешки книг в шкафах вдоль стен, коллекцию цветного севрского фарфора…

В этой комнате так легко представлялась Айви, окруженная роскошью, читающая книги и воспитывающая детей. Дети… Именно скандал по поводу его собственного происхождения оттолкнул от него Айви.

– Хэнс Эдер?

Он резко повернулся и увидел хозяина дома, Эдмунда Бримсби, которого слуга вез в кресле на колесах. На коленях у него лежал плед, который скрывал слишком распухшие от подагры ноги. Румяное, цветущее лицо когда-то, очевидно, было весьма привлекательным, но сейчас его черты казались стертыми и расплывшимися.

– Вы Хэнс Эдер? – повторил вопрос Бримсби.

Хэнс одарил его своей самой очаровательной улыбкой:

– Да, это то имя, которое мне дали.

В этот момент в комнате появилась разодетая, пышно причесанная женщина. Она с неодобрением взирала на мир вообще и на Хэнса в частности.

– Вы, должно быть, сын моего кузена Рурка, – произнесла дама, небрежным жестом поправляя прическу.

Однако Хэнс заметил, как дрожала ее рука, и с неожиданной ясностью понял, зачем он сюда приехал. Ему хотелось показать этим слишком благополучным и довольным собой людям, что его нельзя забыть так, как мать.

– Да, Рурк Эдер воспитал меня, – с достоинством сказал он. – Я родился 14 ноября 1774 года в Дэнсез-Медоу, Вирджиния. Моей матерью была Пруденс Мун.

Упоминание этого имени вызвало различную реакцию хозяев дома. Если глаза Анжелы Бримсби превратились в ледяные алмазы ненависти, то, в отличие от жены, Эдмунд стал задумчивым, как человек, когда-то потерявший нечто очень важное для себя.

– Она умерла, давая мне жизнь, – холодно добавил Хэнс.

Плечи Эдмунда опустились. Судя по всему, Печаль, овладевшая им, была вполне искренней.

– Зачем вы пришли сюда? – спросил он.

– Я думал, вы сами знаете, – ответил Хэнс.

– Мы вам ничего не должны! – заявила Анжела.

– Не волнуйтесь, миссис Бримсби. От вас мне ничего не нужно. Я хотел только увидеть человека, который попользовался моей матерью, а потом отказался нести за нее ответственность, – Хэнс обошел вокруг кресла, окидывая холодным пристальным взглядом Эдмунда Бримсби. – Вы ведь еще не старик, а выглядите развалиной. Очевидно, легкая, полная удовольствий жизнь не принесла вам того удовлетворения, к которому вы стремились.

Хэнса ни удивил, ни разочаровал вид Бримсби. Он отказывался признать это, но в глубине души восхищался той удобной, богатой, красивой жизнью, в которой, при иных обстоятельствах, нашлось бы место и ему.

Хэнс ожидал, что его попросят удалиться, но бледный, взволнованный Эдмунд Бримсби пригласил молодого человека остаться к чаю.

Сгорая от любопытства, Хэнс отдал шляпу дворецкому.

За чаепитием, которое проходило в слишком разукрашенной и жарко натопленной комнате, Анжела буквально пронзала Хэнса своим жестким взглядом, явно надеясь обнаружить изъяны в его манерах.

Но он держался безупречно. Еще в юности, в Ричмонде, Хэнс прошел отличную школу у Хораса Рэтфорда и теперь твердой рукой управлялся с чайными приборами.

Эдмунд Бримсби с искренним интересом расспрашивал молодого человека об Америке, о людях, которые так отчаянно сражались за свою независимость против Англии, о безграничных возможностях, которые дарила земля Нового Света.

– Американцы – особый народ, – объяснял Хэнс. – Они такие разные, что напоминают лоскутное одеяло, но в то же время похожи, так как сделаны из одной ткани. Их ценности отличаются от ценностей англичан – это вера и личная свобода. Ребенка воспитывают так, чтобы решая свою судьбу, он надеялся только на самого себя.

Бримсби с улыбкой смотрел на Хэнса.

– Вы говорите как настоящий американец. Я не представляю, что вы когда-нибудь покинете Америку.

– Некоторые вещи не могут простить даже американцы, – холодные ноты в его голосе не оставляли сомнений, что он имеет в виду.

Бримсби опять стал задумчивым и в то же время странно нетерпеливым.

– Могу я называть вас Хэнсом?

– Конечно.

– Я уже старик, Хэнс, хоть ты и сказал, что это не так, а ничего не успел сделать в своей жизни, разве только немного упрочил благосостояние семьи. Так случилось, что, кроме Анжелы, мне не с кем разделить это богатство. Мой сын, Эндрю, погиб на войне с Бонапартом, дочь умерла при родах, произведя на свет мертвого ребенка, а ее муж вскоре после этого скончался от чахотки.

Анжела медленно отпила глоток чая. Когда она ставила чашку обратно на блюдце, рука ее дрожала.