Триада: Кружение. Врачебница. Детский сад - Евгений Чепкасов

Погода держалась отличная, ярко-солнечная, и всё-таки сидеть на деревянной скамейке было немного прохладно.

– Талант у тебя есть, и большой, – начал священник. – Но рассказ, по-моему, не вполне удачен. Он какой-то слишком уж из головы.

– Потому что внутренних монологов много? – спросил Гена обиженно. – Но он от первого лица, в нем и не может быть по-другому…

– И от первого лица можно по-разному писать. Но я не это имел в виду, когда говорил, что из головы. В части про мальчиков-наркоманчиков, например, есть какие-то черточки, сложно даже сказать, какие… И вот исходя из этих черточек мне как читателю кажется, что автор в том сарайчике не был… Я прав?

– Не был. Только кому какое дело до автора?

– Я имею в виду рассказчика, повествователя, не знаю, как это правильно в литературоведении называется. У тебя же от первого лица рассказ написан, а значит, и тени сомнения быть не должно, что рассказчик правдив. Кстати, судя по рассказу, ты и в церкви не был или был пару раз для сбора материала.

– Вы издеваетесь, что ли?! – воскликнул юноша возмущенно.

– Ну, извини, Гена, извини, прости Христа ради. Но ведь тебе честное, максимально жесткое мнение нужно, чтобы потом отредактировать.

– Я слушаю, – проговорил Валерьев сквозь зубы и вдруг спохватился: – Бог простит, и вы меня простите!

– Бог простит, – улыбчиво молвил батюшка. – Так вот, часть про церковь хуже, чем про сарайчик. То есть я, конечно, заметил и параллели твои, и символику, и некоторые внутренние монологи очень хороши. Но беда в том, что ты как будто составляешь некое пособие для невоцерковленных. И всё, что знаешь, видел и вычитал, переносишь на страницы рассказа. Как будто взял книжку с толкованием Божественной литургии, набрал примеров из жизни, мыслей, впечатлений, всё это перемешал, но в основе части – всё равно книжка с толкованием. Убери книжку – и рассказ оживет. Из части про наркоманчиков тоже убрать надо что-то, совсем чуть-чуть – поговори со своими плановыми приятелями: наверняка ты от них набирал материал.

– Говорил уже, – сказал Гена уныло, про себя удивляясь прозорливости собеседника.

– И что?

– Сказали, что кое-где схема просвечивает.

– Правильно сказали. Значит, это «кое-где» надо исправлять. Я тебе некоторые места карандашом отметил – посмотри. Главная претензия в духовном плане – это что твой герой вдруг бесноватым оказывается. Такой милый мальчик – и с бесом. Как говорили в советские времена, «нетипично». К тому же, бесенок уж очень мощный попался, если во время Херувимской только легкий дискомфорт испытал. Я раза два или три видел, как бесноватых на Херувимской корежит, – и лают, и пена изо рта… И непонятно, когда этот бесенок в него залез: судя по склонности к внутренним диалогам, давно; но тогда как же твой герой в предшествующее воскресенье ко кресту подходил? А если совсем недавно, то чего же это бесенок так расхрабрился, что подпустил своего подопечного ко кресту? Да и вообще, если бы всё было так просто… В общем, здесь у тебя явный промах. Другие промахи помельче: ектеньи, например, диаконы читают, а не иереи; и еще на Крестовоздвиженье крест после службы не выносят: он лежит на аналое, в центре храма, так что здесь ты явно напутал. Есть и еще кое-что – посмотришь, я отметил. Нуднóты и длиннóты тоже есть – их бы сократить не мешало…

– Ну а идея вам как? – спросил Гена с последней надеждой.

– Идея положительная и понятная, – ответил священник. – Правда, максимализм, максимализм юношеский… Если со стороны посмотреть или просто поспокойнее глянуть, то вся ситуация – буря в стакане воды.

– А разве духовная деградация – это не ужасно?! – воскликнул молодой человек. – Живешь и чувствуешь, что ты с каждым днем хуже и хуже, хуже и хуже… Если человек с совестью и, как вы выразились, максималист, то всё очень логично. Дело спасения души – это не буря в стакане воды! Если набралась критическая масса грехов, то произойти и не такое может. К тому же, рядом с ним бес был, подсказывал…

– Бес рядом – это ситуация знакомая, – пробормотал отец Димитрий. – Возможно, ты и прав, а твой герой и по возрасту как раз должен быть максималистом. Но, знаешь ли, Гена, в церкви очень многие думают о постороннем, и отвлекаются, и какого-то чудного молитвенного настроя, чуть ли не исихастского, не испытывают. И нет в этом ничего ужасного и фатального: скажут на исповеди, что молятся невнимательно, а священник отпустит им этот грех – и живут дальше. Есть, Гена, и пострашнее грехи. Но герой твой очень чистый и, к тому же, максималист. От него отходит начальная крещенская благодать (она ото всех отходит через несколько лет после воцерковления, точнее, это только так кажется, что отходит), а он по неопытности думает, что прежние молитвенные подвиги и восторги – его заслуга, а нынешнее охлаждение – его вина. То, что раньше давалось без усилий, теперь требует напряжения и не всегда получается… Но на самом деле это просто новая фаза во взаимоотношениях с Богом: тогда был медовый месяц, и Он каждый день говорил, что любит тебя, а сейчас – честное супружество. Он и теперь рядом, любит тебя, видит и слышит, но не так бурно и явственно проявляет Свои чувства, как раньше. Не надо впадать в уныние: так и должно быть.

– Слова ваши утешительны, – сказал Гена со вздохом. – Но сама ситуация очень грустная.

– Главное в этой ситуации – не делать глупостей, – заметил батюшка.

– А еще, отец Димитрий, я после написания рассказа в церкви стал отвлекаться, а до того почти никогда, – признался юноша.

– Многие отвлекаются – еще раз тебе говорю. Но вообще-то, литература – штука коварная. Знаешь историю с Флобером?

– Нет, наверное.

– Когда он написал, что его госпожа Бовари отравилась мышьяком, он и сам слег с симптоматикой такого же отравления.

– Круто! Не знал!

– Так что поосторожнее с литературой: можно отравиться. И еще кое-что об осторожности… – священник примолк, вероятно, сомневаясь, продолжать ли, но решился и продолжил: – Ты не знаком, случайно, с Иваном Федоровичем?

– Каким еще Иваном Федоровичем? Фамилия у него какая?

– А никакой фамилии нет.

– Значит, не знаком, – сказал Гена с улыбкой.

– Ну, и слава Богу! – облегченно выдохнул отец Димитрий. – А в азартные игры, случайно, не играешь?

– Нет, конечно! И не на что, и незачем.

– Тоже слава Богу. Просто явился ко мне вчера Иван Федорович и пожелал тебе удачно сыграть.

– Откуда он меня знает? – изумился Гена.

– Он многих знает, – усмехнулся отец Димитрий. – Страсть как любопытен. Впрочем, не бери в голову.

«Ничего себе «не бери в голову»!» – недоуменно подумал Валерьев, но вдруг вспомнил, что чуть было не забыл рассказать батюшке о глухонемых, и сразу же рассказал, и в процессе рассказа непонятный Иван Федорович начисто выветрился из памяти.

Отец Димитрий внимательно выслушал и сказал, что идея литургии с сурдопереводом очень интересна, и он расспросит своих глухонемых прихожан о таких же знакомых («Как это – расспросите?» – «На бумаге, письменно»), и если наберется община, то можно будет ставить вопрос перед церковным начальством и искать сурдопереводчика. Гена рассказал о Вале Велиной и об окормляемой ею общине глухих, и вот бы хорошо было бы, если бы… Батюшка ответил, что конечно-конечно, пусть приводит ее, поговорим, но только, Гена, я по опыту знаю, что свидетели Иеговы – люди маловменяемые…