Нежные щечки - Нацуо Кирино

— Когда я ездила в Идзумикё в тот год, что он покончил с собой, Идзуми-сан сказал одну странную вещь. Его слова сильно меня тогда задели, а я вот совсем об этом забыла.

Уцуми вспомнил о своем сне наяву, и ему внезапно стало любопытно, не совпадет ли его сон с рассказом Касуми. Невольно он оглянулся и через плечо посмотрел ей в лицо. В полумраке была видна только белая округлая щека.

— Идзуми-сан так сказал: «Мориваки-сан, вам когда-нибудь приходилось видеть дьявола? Дьявол, он же человеческое обличье принимает». Сам сидел у окна на своем черном кожаном стуле. Супруга его заваривала нам на кухне холодный чай. Мидзусимы не было. Я забеспокоилась, думала, он имеет в виду или жену, или Мидзусиму. Но скорее всего, я ошиблась, он же сказал об этом в ее присутствии. Потом меня стали мучить сомнения, что же он хотел этим сказать. Я уверена была, что он знал про наши с Исиямой отношения. Но похоже, он не меня имел в виду. Было такое ощущение, будто он вспомнил о чем-то, и это замечание вырвалось у него само собой.

— Интересно, что бы это могло значить?

Пальцы Касуми перебрались на его спину, стали продвигаться по выпирающим позвонкам вниз, один позвонок, другой позвонок, пока не добрались до самого копчика. От ее мягких пощипываний Уцуми стало щекотно, и он слегка пошевелился.

— В то время как раз говорили, что Идзуми-сан переживает из-за всех этих проблем с поселком. Я слышала, что ему сильно докучали особо назойливые кредиторы. Вот я и решила, что он об этом говорит. Потому-то, наверное, и забыла.

— Хочешь сказать, что Идзуми-сан что-то видел?

— Возможно.

— А ты почему не стала уточнять?

— Идзуми-сан говорил только то, что считал необходимым, лишнего никогда не болтал. Как-то неудобно было переспрашивать.

Уцуми чувствовал своей жалкой костлявой спиной прижавшиеся к нему крупные груди Касуми. Жизнь. Это перестало вызывать у него отвращение, перестало раздражать его. Наоборот, сейчас это стало утешать умирающего Уцуми. Он крепко сжал руку Касуми, гладящую его грудь.

— Поехали скорей.

Как только они приняли решение ехать на родину Касуми, все складывалось так, будто что-то пыталось помешать их поездке. На следующий день у Уцуми подскочила температура. Лекарства стали подводить его. Он отчаянно сражался с острой болью, накрывающей его время от времени, и со слабостью, но ничего не мог с ними поделать. Видимо, наступил тот момент, когда жаропонижающие и болеутоляющие средства перестали действовать. Неужели в последние дни человек вынужден только страдать? Да не может этого быть! — упрямилась Касуми, и упрямство только подстегивало ее рвение. Она купила лед и разложила его в пластиковые пакетики. Оборачивая пакетики полотенцем, Касуми неутомимо пыталась сбить жар, прикладывая лед ко лбу и к подмышкам Уцуми. Иногда Уцуми начинал стонать от боли, и тогда Касуми прикладывала свою теплую ладонь к его животу. Боль немного утихала, и Уцуми прижимал своей высохшей рукой руку Касуми, чтобы та не могла ее убрать.

— Одно только пообещай мне. — Он смотрел на Касуми своим воспаленным взглядом.

— Что?

— Не пытайся спровадить меня поскорее.

— Даже если будет так сильно болеть?

Он несколько раз кивнул и положил ей, стоящей рядом с его кроватью на коленях, руку на голову.

— Буду терпеть.

— Почему?

— Хочу умереть, когда придет мое время.

— Понятно, — ответила Касуми.

Она не совсем ясно представляла себе, как это — «умереть, когда придет время». Она лишь осознавала: может так случиться, что однажды утром тело Уцуми, спящего рядом с ней, будет холодным. А для Уцуми, подумала она, естественная смерть означает, что она все это время будет с ним рядом. Каждый вечер Уцуми хотел лежать с ней в постели, хотел слушать ее рассказы. Он больше не принимал снотворного. Сказал, что хочет видеть сны. Разговоры про исчезновение Юки исчерпались, и она стала рассказывать ему про свою жизнь в Токио, про брак с Митихиро, даже про то, как развивался ее роман с Исиямой. В конце концов она добралась до своего детства.

— Не думаю, что я была милым ребенком. Я всегда делала только то, что мне нравилось. Более того, я терпеть не могла, когда мне нравилось то же, что и другим. Думаю, что посторонние считали меня своенравным ребенком. Как-то в младших классах мы пошли на пешую экскурсию в горы. Кроме классной руководительницы с нами был еще учитель-практикант. Точно помню, что он был из саппоровского университета, а родом из Аса-хикавы. Еще студент, одевался стильно и вообще был просто отличным парнем. Все его очень любили. Мне он тоже нравился. Когда по дороге что-то случалось, он доставал швейцарский армейский нож: пользовался им и чтобы срезать гроздь дикого винограда, и чтобы выкопать червяка для показа ученикам. Красный нож этот тоже был для всех заветной мечтой. Мы уже закончили обедать, когда неожиданно пошел дождь. Учитель все тем же ножом срезал большой лист белокопытника и сказал: «Давайте это будет нашим зонтом». Все ужасно обрадовались. Он срезал каждому по листу, и все с гордым видом держали их над головой, будто зонты. Мне он сорвал самый большой лист, но я достала складной зонт, принесенный из дома, и раскрыла его. Красивый голубой зонт.

— Зачем ты это сделала?

— Подумала, что это как-то по-дурацки — накрываться листом вместо зонта. Парень, похоже, почувствовал себя неловко и после этого случая смотрел на меня как на вздорную девчонку. Видимо, решил, что я шуток не понимаю, что реагирую не как нормальные дети должны реагировать. А я ведь думала, что мой голубой зонт действительно лучше.

— Да он просто выпендривался с этим своим ножом.

— Точно, этот учитель-стажер был точь-в-точь как ты!

Пальцы-косточки робко гладили ее округлую грудь. Гладили впервые. Касуми прижала его руку к своей груди. Пальцы были худыми, но в них чувствовалась сила. Он сжал ее грудь так сильно, что Касуми невольно вскрикнула от боли. Видимо, мысль о том, что скоро он уже не будет жить, была ему невыносима. Настаивая, что сможет стерпеть боль физическую, он вряд ли смирился с болью душевной. Касуми лежала молча. Постепенно его крепкая хватка ослабла.

— Спи.

— Не хочу.

— Почему? Заснешь — будет легче.

— Времени на твои рассказы мало осталось.

— Не волнуйся, времени еще много.

Обычно Уцуми с усмешкой отвечал: «Да неужели?» — но в тот вечер он просто послушно закрыл глаза. Вскоре Касуми услышала его сонное дыхание. Через некоторое время после того, как он уснул, зазвонил телефон. Касуми вскочила с постели и бросилась в гостиную — беспокоилась, что звонок может разбудить спящего Уцуми. Это напомнило ей то время, когда телефонный звонок раздавался, как назло, в тот самый момент, когда ей наконец удавалось укачать совсем еще маленьких Юку и Рису. Кто бы это мог быть, недоумевала Касуми, поднимая трубку. В квартире Уцуми телефон звонил редко. Обычно звонили либо Кумико, чтобы узнать о самочувствии мужа, либо его старшая сестра из Кусиро, либо его мать, жившая вместе с дочерью. Ей нравилось, что у него не было ни близких друзей, ни коллег, ни привязанностей.