На корабле утро - Александр Зорич

Собственно, у него не было ни времени, ни психической энергии на то, чтобы что-то об этом узнавать. Разве, благодаря перехваченным радиопереговорам, он был в курсе насчет боев в космосе. Дескать, ведутся. Ну о клонах слышал, об их попытке разгромить ягну в районе Алборза…

А вот о творящемся на ключевой планете… В общем, выходило, что они не просто прорвали Х-блокаду, но и спасли эпическое количество гражданских, страдавших без воды и пищи в городских руинах, от полного уничтожения. От осознания этого сердце Комлева наполнялось гордостью.

Но даже несмотря на эту гордость, настроение у него было ни к черту.

Циник в его душе нашептывал, что все дело в колоссальных дозах адреналина, которые пришлось прокачать его многострадальному пилотскому организму. Но, конечно, не только в гормонах было дело.

Во-первых, Любава.

После их последнего разговора на гауптвахте тяжелого авианосца «Слава» Любава так и не сменила гнев на милость. Хотя была отпущена на свободу из кубрика номер два подобревшим дядюшкой Лукой и от одного этого могла бы подобреть.

Сегодня, здесь, в Синандже, Комлев пытался поймать ее взгляд, но она отворачивалась. Он подходил ближе и пытался заговорить, но она уходила – или, того хуже, глядела горгоной… Но ладно бы это! Вот уже полчаса Комлев наблюдал, как его Любава, словно витальный тропический плющ, вьется вокруг капитана осназа самой наипростецкой наружности.

О да, Комлев как следует рассмотрел соперника! И в очередной раз пришел к неутешительному выводу: понять и объяснить женские вкусы категорически невозможно.

Ну что можно было найти в невысоком, дьявольски «перекачанном», не таком молодом уже на вид мужичке с тонкими белесоватыми волосами, едва прикрывающими раннюю плешь? Комлев только что узнал от Юрия Андреевича, общительного полковника-связиста с яблочным самогоном, что его счастливый соперник это «тот самый Лев Степашин», который отличился не то на Алборзе, не то где-то там еще… «Первый кандидат на Звезду Героя», – шепотом сообщил самогонщик.

Любаву было трудно узнать. Она лучезарно улыбалась, громко смеялась над каждой шуткой осназовца и поминутно охорашивалась. Ни тебе обычных хмурых усмешек, ни взглядов-молний, ни лютых манер… Как подменили!

«А вот теперь еще этим шипучим клонским вином наливается, как в последний раз… Да она же на ногах стоять не будет через полчаса, дурында!»

Не в силах наблюдать безобразие за дальним столом (осназовцев за ним становилось все больше, гогот – все громче), Комлев вновь повернулся к гулянью задом, а к морю передом.

Через пролив медленно тащился старенький пассажирский паром. На его широкой палубе бедно одетые обыватели танцевали свои попрыгучие клонские танцы – на свой лад праздновали победу. Нашелся даже доброхот, который аккомпанировал всему этому бедламу на барабанах. Их перестук несся над водами и нехотя рассеивался в вечности…

Комлеву вдруг вспомнилось, как однажды, из дальней командировки, он привез дочкам очень похожий клонский барабан. Младшей, Лесе, тогда было три годика, а старшей, Ксюше, шесть… Девчонки, раскрасневшиеся от радости, колотили по барабану чайными ложками и сочно горланили, изображая туземные вопли из передачи «Архив видеопутешествий»…

Вспомнив о дочерях, Комлев вновь помрачнел. С час назад он, злоупотребляя служебным положением генштабиста, выбил себе целых три сеанса Х-связи.

Василиса, его правильная блондинистая экс-жена, вопреки своему обыкновению была почти рада его звонку. Но, не успев дослушать ультракраткий отчет Комлева «о жизни», тут же перевела разговор на излюбленную тему добровольного повышения алиментов. Месяц назад Комлев, может, и отбоярился бы, на что-нибудь такое сославшись. Но последние события изрядно обновили его мировосприятие. По крайней мере всерьез сожалеть о деньгах он пока не мог. В общем, Комлев легко взвалил на себя повышенные финансовые обязательства, тем более что Лесе до зарезу нужна была «живая понька», то есть лошадь пони…

После этого он переговорил со старшей – четырнадцатилетней Ксюшей. Она как раз находилась в летнем оздоровительном лагере в Судаке, на берегу Черного моря. Этот разговор мог бы, пожалуй, послужить иллюстрацией для родительского пособия «Что такое переходный возраст?».

Если опустить паузы между репликами, обусловленные Х-связью, выглядело это примерно так:

– Как дела, милая?

– Нормально, па.

– Как там у вас с питанием в вашей «Сказке»?

– Нормально, па.

– А как там моя дочуронька развлекается?

– Нормально, па. В поход с ребятами ходила… Вожатый Витя научил нас ставить палатку…

– Ах ты, кисонька моя… Палатку… Как же я по тебе соскучился!

– Па, да прекращай ты сюсюкать, па!

– Лекарства, которые доктор прописал, принимаешь аккуратненько? Обязательно после еды, помнишь?

– Да что ты заладил все время про еду? Я уже не маленькая! Сама все помню!

Так и поговорили.

С младшей было чуть веселее. Впрочем, ненамного.

– Папка, а у мамулечки новый дядя завелся! Зовут его странно так… – девочка напряглась, – Жан Жак!

– Руссо? – мрачно спросил Комлев.

– Не слышу, папочка!

– Не важно, зайка.

– Он из Европейской Директории. Живет в каком-то городе таком… Кажется, Моселе… Не помню.

– Может, в Марселе?

– Да, правильно, в Марселе… Нас все время в гости приглашает… Мама говорит, может, поедем на Рождество…

«Этого только нам не хватало, – мрачно вздохнул Комлев. – А Василиса-то хороша… Русских мужчин ей уже мало, отребье всякое привечает, голытьбу лживую эту европейскую!»

Комлев был очень рад слышать маленькую Лесю. И с ужасом думал о том, что пролетит еще год-два, и его славная ласковая дюймовочка превратится в нелюдимую грубиянку, с утра до ночи внимающую ритмичному дурнозвучию так называемой молодежной музыки, способную угробить три воскресных часа на художественную роспись своих коротких обгрызенных ногтей, но физически неспособную помыть за собой тарелку. То есть в типичную девочку-подростка. Такую, как Ксюша…

Комлев подошел к ближайшему, пустующему еще столу, налил себе воды и вернулся со стаканом на место.

Закат обещал быть величественным. Из розовеющей пастилы облаков один за другим выползли три гигантских транспорта. Не узнать их было невозможно – и военные, и гражданские звездолетчики с ходу определяли транспорты типа «Мадагаскар» по четырем массивным бивням посадочных опор. Определил и Комлев. Причем, судя по роскошному экстерьеру – глянцевые голубые борта, претенциозная красно-желтая эмблема компании-перевозчика на ходовой рубке, – это были коммерческие, не мобилизованные военфлотом суда.

С чем они пожаловали, догадаться было легко. «Наверняка гуманитарка – одеяла, еда, медикаменты…»