Бикини - Януш Леон Вишневский

Когда время подходило к одиннадцати, мать Стэнли внезаппо выскочила из-за стола. Анна как раз рассказывала Дорис, что на Рождество в польском доме должно быть двенадцать блюд, по числу апостолов. В неурожайные годы и во время войны за отдельные «блюда» считали воду и соль. Дорис начала что-то спрашивать, но Анна не разобрала вопроса: рядом с ней вдруг сел Эндрю Бредфорд. Тогда Анна встала, взяла в прихожей сумочку и отправилась в туалет. Там она подкрасила губы, поправила прическу, сбрызнула духами плечи и запястья. Вздохнула. Она чувствовала возбуждение, настолько интимное, что не хотела признавтаься в этом никому, даже Дорис. То же самое она почувствовала, когда Эндрю позвонил ей и извинился. Тогда она нарочно, чтобы насолить ему, притворилась, что ждет звонка от Стэнли. А после того как он бросил трубку, упала спиной на кровать, развела ноги, послюнявила пальцы и засунула их в себя...

Когда Анна вернулась в гостиную, все уже стояли под елкой.

— Мы ждем тебя, Анна! — воскликнул Стэнли. — Пришло время подарков.

Она тоже приготовила для всех подарки. Стэнли получил от нее альбом с репродукциями картин и гравюр Дюрера. Дорис обрадовалась пластинке со скрипичными концертами Паганини, а родителям Стэнли она вручила настенный календарь на Новый 1946 год, на страницы которого приклеила фотографии Стэнли. Две кельнские, остальные — нью-йоркские. Эндрю Бредфорда Анна тоже не забыла. Она предполагала, что он может здесь появиться, и в фирменный конверт с эмблемой Принстонского университета положила фото Эйнштейна. То, что не отдала редакции «Таймс». На этом фото Эйнштейн улыбался ей, высунув язык. И подписала: «© Анна Марта Бляйбтрой доктору Эндрю Бредфорду. Не все права защищены».

В тот рождественский вечер она старалась не оставаться с ним наедине. Было уже совсем поздно, когда Анна мыла на кухне посуду. Родители Стэнли уже легли. В квартире звучала музыка Рахманинова. Дорис и Стэнли, обнявшись, сидели на диване в гостиной.

— Я приехал сюда из-за вас, — услышала Анна голос Эндрю.

Он неслышно подошел сзади и встал так близко, что она чувствовала тепло его тела. Анна мыла тарелку, и от неожиданности выронила ее в тазик с чистой посудой. Тарелка с грохотом разбилась. Дорис крикнула из гостиной:

— Это на счастье!

Анна повернулась к Эндрю и сказала:

— Интересно! А я-то думала, вы приехали проведать мать. Не отца, это точно, я успела заметить. Ваша мать сидела на скамейке возле дома и вглядывалась в каждый проезжавший автомобиль. Она была счастлива, когда приехал Стэнли. Но обрадовалась бы еще больше, если бы первым приехали вы. А вы появились только после того, как мы поделились облатками, хотя прекрасно знаете, как важен этот ритуал для вашей мамы. К тому же вас сюда привезли. Вы опоздали, чертовски опоздали. И даже не пытались оправдаться. Вы вошли в комнату как тот, перед кем должно раздвинуть свои воды Красное море. Получилось не по-праздничному, господин Бредфорд. А теперь можете ехать домой. Бедный водитель, что сидит в машине, наверняка обрадуется. Не могу понять, как вы могли оставить его в такой вечер одного. Не понимаю...

Анна отвернулась, взяла следующую тарелку и не смогла удержать в руках. Выглянув в комнату, крикнула Дорис:

— Нет, не на счастье!

Отстранив Эндрю, Анна подошла к елке, взяла конверт с фотографией Эйнштейна и разорвала его, роняя на ходу клочки бумаги. А потом направилась к лестнице, ведущей наверх.

Она протянула к нему руки. Улыбнулась. Два круглых, черных, как угли, глаза внимательно всматривались в нее.

— Я расскажу тебе, Лукас. Расскажу. Пока мы еще живы.

— Можно ту же самую, что вчера?..

Она нежно погладила растрепанные волосы мальчика.

— Я больше не упаду на улице. Обещаю.

— Маркус принес тебе воды и сигарету...

Она встала. Маркус протянул ей кружку. Вдруг она услышала взрыв. Посмотрела наверх. Бетонная балка падала на сидевших под ней мальчиков. Она рванулась вперед, вытянув перед собой руки...

Анна проснулась, сжимая в руках подушку. «Это всего лишь сон, Аня», — шептала тетя Аннелизе.

Анна встала. Умылась. Села на подоконник и закурила. Платаны в парке напротив молилитвенно протягивали в небо обрубки ветвей. Парк был покрыт свежим снегом. Год тому назад, когда после второго налета они с матерью стояли на площади у Анненкирхе и курили, тоже выпал первый снег. Это было так давно и так недавно! Прошлое прорывалось к ней проблесками воспоминаний или во сне, таком, как этот, от которого она только что очнулась вся в испарине. А иногда — с приступами необъяснимого страха, когда она слышала детский плач, гул пролетающих над городом самолетов, сирены «скорой помощи», полиции или пожарных. Правда, теперь Анна уже не пыталась бежать в бомбоубежище, но всегда плотно закрывала окно, чтобы ее больше не будили эти звуки.

Сегодня ей хотелось побыть одной. Она хотела мысленно вернуться в Дрезден и рассказать самой себе то, чего никто другой не понял бы. Ни Дорис, ни даже Стэнли, который имел некоторое представление о тех днях. Сегодня Анна хотела остаться наедине со своей тоской и скорбью. Около девяти она позвонила Лайзе.

— Что-то случилось? Ты заболела? — заботливо спросила та, когда Анна сказала, что останется дома.

— Нет, Лайза, я здорова, не беспокойся. Я просто хочу сегодня остаться дома и переждать этот день. Передай это, пожалуйста, Стэнли.

— А почему именно сегодня? Тебя кто-то обидел? Это был мужчина?

— Когда-нибудь я тебе все объясню, Лайза...

Часов в десять Анна уже пожалела о своем решении. Она не могла сосредоточиться на чтении, ее раздражали любимые пластинки, она объедалась сластями и курила в два раза больше, чем обычно. А вся Америка в тот день праздновала идиотский праздник, о котором последние дни писала даже серьезная «Таймс». На всех радиостанциях с самого утра какой-нибудь Джон из Джерси-сити признавался в любви какой-нибудь Мэри Куинс или некая Синтия из Кони-Айленда в прямом эфире дрожащим от волнения голоском рассказывала, как обожает некоего Роберта из Бронкса. Все американцы поголовно, ссылаясь на святого Валентина, публично признавались в любви. Анну это раздражало.

В полдень она вышла из дома и в магазине на Флэтбуш-авеню купила две банки краски, халат и комплект кистей. Решила сделать ремонт в своей комнате. Правда, Астрид уверяла, что ремонт «был сделан совсем недавно», но у нее и последний муж скончался «только что», хотя произошло это пятнадцать лет тому назад. Через час наверх поднялась Астрид, привлеченная запахом краски.

— Деточка, что ты тут творишь?! Оранжевые стены?! — воскликнула она, увидев Анну с кистью в руке.

— Так будет теплее и уютнее, миссис Вайштейнбергер, — ответила Анна.

Астрид минуту всматривалась в уже покрашенную часть стены.

— А знаешь, ты, кажется, права. К тому же этот оттенок отлично сочетается с занавесками. Надеюсь, ты не покрасишь мне потолок в черный цвет?