Тиран - Валерио Массимо Манфреди

— Парень… мы по-прежнему говорим это слово многолетней давности.

— Да.

Филист смотрел на них, и внутри у него что-то раскалывалось; от волнения на глаза наворачивались слезы. Он понимал, что этих двух людей, прошедших непростую, тяжелую жизнь, все еще связывает сильное чувство, столь могучее, что сметает на своем пути весь осадок затаенной злобы, подозрения, страх, соображения государственной важности, политики, власти. То была крепкая, настоящая дружба, раненая, оскорбленная и потому, возможно, еще более глубокая.

— Что ты ответишь мне? — торопил его Дионисий.

— Чего ты от меня ждешь? Ты на пять лет изгнал меня на этот утес, за все это время не сказал ни слова, не передал ни единой весточки. Пять лет…

— Может, прошлое лучше не ворошить, — неудачно вмешался в разговор Филист и тут же умолк, сообразив, что сморозил глупость.

— Я не мог простить тебе того, что ты сделал.

— Я и сейчас сделал бы то же самое, один в один, — если бы оказался при тех же обстоятельствах, — решительно возразил Лептин. — Так что можешь немедленно отправить меня обратно.

Дионисий вздохнул. В душе его боролись остатки давнего гнева и радость от того, что он снова, спустя столь долгое время, видит перед собой самого честного и великодушного человека из всех, кого знал за свою жизнь. И этот человек — его брат.

— Мне нужна твоя помощь, — повторил он и приблизился еще на шаг.

Они стояли совсем рядом, пристально смотрели друг другу в глаза, и ни один не отводил взгляда. Филисту захотелось куда-нибудь спрятаться.

— Давай проясним кое-что, — ответил Лептин. — Это ты за мной послал. Я не просил у тебя позволения вернуться.

— Хорошо, — согласился Дионисий. — Что еще?

Напряжение между ними было столь велико, что у

Филиста мурашки бегали по коже, но на сей раз он не проронил ни слова.

— А! — воскликнул Лептин. — Да пошло оно все! — И вышел из комнаты.

Дионисий ждал, что он хлопнет дверью, и повторил с ухмылкой:

— Да пошло оно все…

— Я тоже тебе нужен? — поинтересовался Филист.

— Да, — ответил Дионисий, — садись. — Он подвинул ему скамейку и заговорил так, словно прошло всего несколько часов с того момента, как они в последний раз виделись. — Послушай. Мирный договор с карфагенянами признавал за ними право собирать подать с Акраганта, Селинунта и Гимеры.

— Верно.

— А теперь эти города отправили ко мне своих послов, заявляя, что они согласны перейти на нашу сторону, если мы готовы их защитить. Однако они ясно дали мне понять, что не желают менять одно рабство на другое.

— Понимаю. И что ты хочешь от меня?

— Ты встретишься с правительствами этих городов и обсудишь с ними возможность… присоединения, которое бы сохраняло их независимость и не оскорбляло их достоинства. Ты уяснил?

— Вполне, — ответил Филист.

— Это все.

— Все? — повторил Филист.

— А что? Нам еще что-то нужно обсудить?

Филист склонил голову.

— Нет, — ответил он. — Полагаю, нет.

И он покинул зал; Аксал ждал его снаружи, чтобы проводить домой.

Войдя, он увидел, что все находится в идеальном порядке: стены покрыты свежей краской, мебель и обстановка выглядят так, словно он никогда не уезжал отсюда.

Он сел, взял дощечку и стилос, тяжело вздохнул и произнес:

— А теперь — снова за работу.

Лептин пришел навестить его через несколько дней. Мрачный и в угрюмом настроении.

— А чего ты ждал? — спросил Филист, отодвигая записи. — Что он бросится тебе на шею?

— Даже и не надеялся.

— И зря: ведь он по-своему именно так и поступил. Он попросил тебя помочь ему — это все равно как если б он стал перед тобой на колени.

— Потому что он остался один, как пес. Он больше никому не может доверять.

— Именно. Теоретически он не может доверять даже нам. Когда мы с ним расставались, положение было весьма туманным.

— В твоем случае, не в моем.

— Верно. На самом деле я уверен, что его чувства к тебе ничуть не изменились. Что до меня, я не думаю, что он когда-либо меня простит, — и знаешь почему? Ты отступился от него сердцем, а я — умом… Однако я ему нужен. Я лучше кого бы то ни было умею вести дипломатические переговоры и единственный, кто может хорошо сделать для него эту работу. И мне этого достаточно. Вынужден признать: мне достаточно просто находиться рядом с ним.

— А все эти речи, все эти планы преобразований, в которые ты хотел меня вовлечь? Мы больше не будем о них вспоминать? Теперь все хорошо?

Филист вздохнул.

— Литераторам не следует предпринимать активных действий. Они для этого не годятся. Моя неуклюжая попытка была чудовищной ошибкой, тем более — старание вовлечь в это тебя. Но я сделал это от чистого сердца, клянусь тебе. Ты немного погулял по городу? Видел, как тут все обстоит? Никто больше не интересуется политикой. Властные органы работают хорошо, городской совет может совещаться по ряду вопросов, касающихся экономики, общественного порядка, градостроительства, границы надежно охраняются, экономика развивается успешно, огромное количество денег находится в обращении. Сиракузы — великая держава, на равных общающаяся с Афинами, Спартой и даже Персией. Я не сразу понял. Говорят, он даже добился неплохих результатов в стихотворстве. Настоящее чудо — если правда, конечно.

Он построил вполне эффективную систему, и факты подтверждают его правоту. Век героев остался в прошлом, мой друг. Сейчас перед нами человек средних лет, слишком строгий со своим первородным сыном — мне сообщают, что последний становится все более робким и слабым, — он вспыльчив, с ним часто невозможно общаться, однако он все еще способен строить невероятно смелые планы. По сути, если бы он захотел, то мог бы спокойно наслаждаться своей старостью: принимать иностранных послов, присутствовать на народных празднествах и театральных представлениях, ездить на охоту, заниматься разведением собак. А он готовит поход против карфагенян. Последний, по его словам. После чего вся Сицилия станет греческой и превратится в пуп земли, в новую метрополию. В сущности, если хорошенько поразмыслить, она ведь расположена среди моря, на равном расстоянии от Геллеспонта и Геркулесовых Столпов, и таково ее естественное предназначение. Ты понимаешь, насколько он прозорлив? К сожалению, подо всем этим кроется одна проблема, которая делает всю операцию бесполезной.

— Какая же? — спросил Лептин.

— Все очень просто: второго Дионисия не будет. Все держится на нем, как небо на плечах Атланта. Лучшего тирана нельзя предпочесть худшей из демократий. Он незаменим, и когда он падет, все, что он построил — насколько бы великим и мощным оно ни было, — падет вместе с ним. Это лишь вопрос времени.