Убийца по вызову - Алексей Макеев

– Черт! Никаких слов не нахожу. Даже приличных.

– Да-а‑а, вот это новость, – растерянно пробормотал Орлов. – Но, как я понимаю, доказательств его причастности никаких нет?

– Может, поквартирный обход чего даст? – неуверенно предположил Стас. – Опять-таки видеорегистраторы на машинах. Нет, побарахтаться можно.

– Вот ты и будешь барахтаться, а я пойду отписываться, – сказал Гуров, забирая заключения экспертов со стола. – Петр, давай мне все, что у тебя по делу Болотина скопилось.

К вечеру Лев закончил работу, не к шести часам, конечно, но в божеское время. Крячко, который рвался быть чем-то полезным, еще днем уехал в дом Парамонова, чтобы попытаться там что-то нарыть, так что Лев выключил компьютер, потушил свет и поехал домой.

Поужинав, он устроился с книгой в кресле, когда позвонил Степан Савельев и попросил разрешения им с Ликой ненадолго заехать. Конечно, Гуров обрадовался – он очень хотел узнать, как у тех продвигаются дела, да и о своих рассказать. Савельевы быстро приехали, но от угощения отказались, сославшись на то, что они ненадолго, да и угощать-то у Льва было нечем, если только кофе. Естественно, его первый вопрос был о деле, которым те занимались.

– Лев Иванович, давайте сначала вы о своих расскажете, а то у нас долгая история, – попросила Лика.

Гуров вкратце рассказал им, кто и почему стрелял в Болотина, а потом снова поинтересовался их делами.

– Ну, мы всех взяли, не только основных фигурантов, но и тех, кто был на подхвате, – начал Степан. – У Садовникова, оказывается, на них много чего собрано было, но мы до этих записей просто не дошли, да и зашифрованы они были. Человек, похожий на Мастроянни, оказался племянником Крайнова, сыном его сестры, и действительно прапорщиком в прошлом. Дядя посулил ему безбедное будущее, вот он и старался: и по артистическим агентствам ходил, и свидетелей зачищал.

– А с прибором-то что? – с нетерпением спросил Лев. – Как он вообще к ним попал?

– Прибор этот еще в советские времена был создан, прошел испытания на «отлично», но был очень громоздкий. Разработали портативный вариант, испытания в лабораторных условиях он прошел, но тут оборонку начали громить, в том числе и этот институт. Денег ни на что нет, люди заняты только тем, чтобы как-нибудь выжить, словом, не до науки. Изобретатель забрал свое детище потихоньку домой, как и чертежи с прочей документацией, а Первый отдел даже не чухнулся – ему уже не до того было. Дома он его и доработал, но тогда это было никому не нужно, вот он и молчал в ожидании лучших времен. А потом его дом ограбили, взяли в том числе и этот прибор. Изобретатель в заявлении в милицию не написал, что это за прибор, а вот устно сообщил следователю, почему его нужно обязательно найти и что может произойти, если он попадет не в те руки. А следователем был…

– Неужели Кравчук? – воскликнул Гуров.

– Он самый. Был в его жизни такой недолгий период, когда он «на земле» работал, – подтвердил Степан. – Ну, скупщиков краденого в отделе знали всех наперечет, так что ему не составило труда найти прибор, только вот возвращать его владельцу он не стал. А тот извелся до того, что с ним случился инфаркт, который он не пережил. И стоял у Кравчука этот прибор много лет, потому что он не знал, что с ним делать. Потом Кравчук пошел работать к Крайнову и, когда они обсуждали, как бы им отомстить Болотину и вам, рассказал о нем. Крайнов стал искать специалиста, который мог бы разобраться в этом приборе, и нашел. Его, естественно, тоже задержали. А опробовали они его действительно здесь, в Подмосковье. Представьте себе, что хоккейные фанаты соперничающих команд, выйдя после матча, не драку между собой устроили, а стали, к изумлению полиции, хоровод водить, самый настоящий. Ну, дальше и так понятно.

– То есть вы прибор изъяли! И слава богу! – радостно заявил Гуров и вдруг услышал:

– Нет! Место, где он хранился, они нам назвали, только его там уже не было, – тихо сказала Лика и, глядя на удивленного Льва, объяснила: – Его никто не перепрятывал, его просто забрал до нас другой человек. И прибор пока у него. Просто вспомните, кто еще, кроме нас, имел доступ ко всем документам.

– Ольшевский! – с ненавистью простонал Гуров.

– Да, он. Я совершила большую ошибку, за что уже получила свою порцию «добра». Надо было тогда не ограничиваться теми записями, что для вас оставил Садовников, а прослушать все кассеты, тогда, возможно, мы бы его опередили.

– Степан! Ты же с Ильичом разговаривал! Неужели он тебе ничего не сказал? – воскликнул Лев.

– А Садовников сам не понял, на что наткнулся, – объяснила Лика. – Он привез в деревню послание для вас 5 декабря, а его разговор с Болотиным состоялся уже после этого. Мы старались все сделать как можно быстрее, вот и напортачили.

– И что? Ольшевский теперь шантажирует правительство? – упавшим голосом спросил Гуров. – И сколько ему надо? На миллионы долларов он размениваться не будет, скорее уж миллиард!

– Он не выдвигает никаких материальных или иных требований, – покачала она головой. – В качестве жеста доброй воли и осознавая всю опасность того, что этот прибор может быть использован во вред его стране, он, как гражданин Российской Федерации, готов добровольно и безвозмездно передать его в руки властей. У него есть только одна маленькая и необременительная просьба: оградить его сестру, Ольгу Леонидовну Болотину, в девичестве Лобанову, от преследований полковника полиции Льва Ивановича Гурова.

– Что?! – взвился Лев. – Я ее преследую?!

– Скажите, зачем вы вчера ходили к ней в больницу? – устало спросила Лика.

– Поделиться впечатлениями о ее выступлении на пресс-конференции, – язвительно ответил он. – И отдать ей диск, чтобы она поняла, как все обстояло на самом деле.

– Начнем с того, что Степан не имел права вам его отдавать – не он клал его в сейф, не ему и доставать его оттуда. Руководство внятно объяснило теперь уже подполковнику Савельеву, что он сделал большую ошибку.

Гуров повернулся к Степану и виновато произнес:

– Прости, Степа, я не думал, что подставлю тебя, да еще так сильно.

– Бросьте, я сам дурак. А звездочки – дело наживное, – криво усмехнулся тот.

– И все же, почему вы пошли в больницу? – продолжила Лика. – Воскресенье, выходной день, у вас гора невыглаженных рубашек… Да можно просто погулять пойти, воздухом подышать, а вы вместо этого в больницу поехали. Почему?

– Я уже сказал, – буркнул Гуров.

– Вы сказали, зачем туда поехали, но не почему, а это две разные вещи. Что вас подтолкнуло пойти туда?

– Ну, захотел и пошел… – начал он, а потом вдруг задумался и наконец все понял.

– Вижу, что до вас дошло. Ольшевский заманил вас в ловушку, дверца захлопнулась, и теперь вы в ней, – с горечью произнесла Лика. – И произошло это потому, что вы не озаботились вовремя выяснить, что представляет собой этот человек, хотя возможности для этого у вас были. А вот я ознакомилась с его досье. К сожалению, поздно, но оправданием мне может послужить хотя бы то, что он не сразу засветился, время было упущено. Так вот, Ольшевский – это российский Мориарти. Раньше он всегда стремился оставаться в тени – сказалось воспитание Нахимсона. Но он пользуется в своей среде очень большим авторитетом, и к нему за консультациями обращались не только уголовники, но и не самые последние в России бизнесмены. Я просила вас не звонить ему, но вы решили взять его нахрапом, так, как привыкли общаться с обычными уголовниками. А он с вами играл! И выиграл! Причем и у нас тоже! – Она достала из кармана и положила перед Гуровым диск в футляре. – Это запись вашего разговора с Болотиной. Сегодня утром Александров получил вместе с письмом Ольшевского не только ее, но и то послание, которое для вас оставил Садовников. Лучше даже не пытайтесь представить себе реакцию Олега Михайловича, я его таким никогда не видела. Ваш министр, как я поняла, получил только запись вашего разговора с Болотиной. А вот ограничился Ольшевский этими двумя людьми или отправил записи еще кому-то, я не знаю.