Иван Грозный. Сожженная Москва - Александр Тамоников

– Что случилось, воевода?

Михайло объяснил.

– И когда же переведем всю нечисть на Руси? – сплюнул на землю княжич.

– До того, боюсь, не доживем, а тебе, Фома, – Бордак повернулся к десятнику, – след немедля отрядить двух человек на Москву и предупредить царя о надвигающейся угрозе. В Кремле того не ждут.

– Пойдут Сашко Сизов и Лешка Куница, – решил Рубач.

– Добре. Поднимай их, собирай и отправляй, чтобы быстро ушли, и на весь путь им до Москвы десять дней.

– Уразумел.

Вскоре два ратника пошли по шляху в сторону Тулы.

Но не удалось предупредить царя.

Опричники отъехали всего с десяток верст, как из балок по обеим сторонам шляха выскочили татары. Было их два десятка. Они быстро окружили ратников. Стояли в круге, надсмехались.

– Худо, Леша, наказ важный не сполним, – взглянул на Куницу Сизов.

– Кто-нибудь другой предупредит, а нам, Сашко… бой последний принимать.

– Это так, прощай, Лешка!

– Прощай, Сашко!

С этими словами опричники кинулись на крымчаков.

Недолго длился тот бой. Пораженные копьями, изрубленные саблями, совсем скоро тела русских ратников лежали рядом друг с другом. Десятник крымчаков распорядился:

– Отрубить им головы, с собой возьмем, мурзе в подарок. Насадит их на шесты возле шатра своего, и нам за это награда будет.

Крымчаки отрубили головы опричникам, бросили в сумы и двумя отрядами пошли на Изюмский шлях, с него на Муравский, по которому уже шел ертаул крымской орды. Ни на Москве, ни в глухой сожженной деревушке Рубиха так и не узнали, что царь не получил известие об изменившихся планах Девлет-Гирея. Над Москвой нависла смертельная угроза.

Михайло Бордак с Василием Парфеновым сидели на самодельных лежанках подвала одной из центральных хат сожженной деревни Рубихи. Только что приходил наблюдатель за развилкой шляхов Муравского, Бакаева и Пахнутцева. Сообщил, что с заходом солнца движение по трактам прекратилось, основные силы Девлет-Гирея ушли по Бакаеву шляху, а тот не только выходил напрямую к Путивлю, но и вел на Свиную дорогу. Опричник десятка Луки Огнева доложился также и о том, что где-то в версте, сойдя с Муравского шляха, встал на ночевку крупный, тысячи в две, отряд крымчаков. Они разожгли костры, что видны далеко. На других дорогах темень.

Отпустив наблюдателя с наказом смотреть за татарами всю ночь, поочередно меняясь, Бордак достал из сумы зачерствевшую уже кроху хлеба, кусок солонины, пожухлый лук. Выложил все это на тряпицу, что расстелил на сделанном наспех подобии стола.

– Перекусим, Василий?

– То можно, – подвинулся ближе к столу княжич, доставая бурдюк с водой.

Хлеб размягчили в воде. Не боярская и княжеская еда, но в походе и то добре. Хоть есть, чем притупить голод.

Поедая солонину с размягченным хлебом и луком, Парфенов проговорил:

– Интересно, обложили крымчаки Путивль и Рыльск, осадили Курск?

– Курск не должны, – ответил Бордак, – по Пахнутцеву шляху прошло всего с десяток тысяч крымчаков и без наряда. Не имея осадных пушек, Курск им не осадить. А вот Путивль и Рыльск могли, но те крепости сильные, хорошо защищенные, с опытными городскими дружинами и воеводами. Да и не с руки Девлету брать города. Ему как можно быстрее треба выйти к Болхову, откуда через Калугу основными силами к Москве.

– Там на Оке его и встретит рать русская. А тако же у Тулы, Козельска.

– Нашим гонцам два дня пути до Москвы, – проговорил Бордак.

– Где-то так, – кивнул княжич, – татарам же не менее недели. Успеют государевы воеводы вывести рать в нужное место.

– Вот подарок хану будет. Он, собака, мыслит беспрепятственно пройти, а тут на тебе, рать!

– Эх, лишь бы дошли Сашко Сизов и Алексей Куница до стана войска.

– Дойдут. Они ратники опытные.

– Дай-то бог, – перекрестился Михайло.

В проеме подвала появилось лицо ратника охраны:

– Боярин, тута гонец от десятника Грудина.

– Кто?

– Федька Верга.

– Пускай спустится.

– Угу!

Гонец спустился через проем в потолке по скрипучей лестнице в подвал. Встал у столба, что держал потолок, привыкая к темноте, света от лучины было мало, потом кашлянул:

– Дозволь доложиться, воевода?

– Докладывай.

– Десятник Грудин передал, что по Изюмскому шляху крымчаки где-то с полудня не идут. Только обозы, да охрана их, отряды малые. Обогнули Оскол, встали лагерем.

– Это днем?

– Днем, боярин. То и удивительно. Могли до вечера идти, но встали, костры разожгли, коней распрягли, стреножили на лужайках, сами баранов режут, жрать варят и жарят.

– И с полудня к ним по Изюмскому шляху подходили только обозы? – уточнил Парфенов.

– Да. Но те дале прошли, а боевые отряды встали. И числом они не велики, всего недалеко от нас сотен пять, может, шесть, не более.

– Ну да, так и должно быть, – кивнул Бордак. – Те отряды, что идут по Муравскому шляху через Изюмский, может, и по Кальмиусской сакме, должны показать царю, что они и есть основное войско и что намерения у хана прежние, дойти до Козельска, где устроить кровавое гульбище разорения земель наших. А сами… Но ты все передал?

– Не-е. Яков Грудин спрашивает, чего десятку далее делать?

– Покуда смотреть за шляхом.

– Уразумел, так и передам.

– Проголодался, поди?

– Да не, у меня с собой провизия есть. Коли не нужон боле, поеду в обрат к своим.

– Добро, езжай!

Ушел и гонец десятника Грудина.

Бордак с Парфеновым завалились спать.

Рано поутру прошли на пост наблюдения, соблюдая всяческую осторожность.

На посту был Осип Карась, ратник из десятка Фомы Рубача.

– Ну, чего тут? – спросил Бордак, пристраиваясь у полусгоревшей городьбы рядом с дозорным, который отодвинулся немного левее.

– А чего, боярин? Вся рать прошла, и эта, должно быть, последняя, позади видны обозы, табуны.

– Значит, Девлет-Гирей втянул свое войско на Бакаев шлях?

– И часть на Пахнутцев, но туда меньше.

– Показали изменники Свиную дорогу, к ней стремится.

– Если все же не задержатся у Путивля, а то и у Рыльска, – подполз к ним Парфенов.

– Нет, Василий, проку ему в том нет. Треба быстрее дойти до Болхова, а может, и туда не пойдет, а сразу от места слияния двух шляхов, Свиного и Пахнутцева, повернет на Козельск. Кто ведает, что в голове у крымского хана.