Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны - Язон Туманов

15 декабря.

Послеобеденное время бегал по лавкам с аспирантом, покупая все необходимое для минных опытов. Завтра будем делать опыты с запалами. Вечером поехали с А. на автомобиле в Puerto Sajonia за индуктором. Присутствовал при спуске «Coronel Martinez’а» на воду после окраски подводной части. Вернулись поздно. Попал в церковь к шапочному разбору.

Проводили Николая Францовича[144], но пароход не отошел, т. к. не пришел еще с севера. Н.Ф. ночевал дома; отход парохода назначен на 8 ч. утра завтра.

16 декабря.

Несмотря на праздничный день, пришел утром в департамент, чтобы производить опыты с магнето и запалами. Просил прийти и Ивана Ивановича. Во время разгара нашей работы, около 10 ч. утра, получено радио, сообщавшее, что боливийцы перешли в наступление. Наступают вдоль Pilcomayo. Заняли два наших форта; защищавшие их гарнизоны отступают ввиду большого превосходства сил противника. На Bahía Negra был налет аэропланов. Потерь нет.

Днем вывешен декрет о мобилизации от 18 до 29 лет, офицеры – до 50 лет.

17 декабря.

Вчера вечером, несмотря на праздничный день, вышла газета «El liberal» с официальным сообщением с фронта, декретом о мобилизации и комментариями газеты. Официальное сообщение с фронта, данное Военным министерством для опубликования в газетах, в числе прочего говорит: «Bahía Negra бомбардировалась боливийским аэропланом, сбросившим четыре бомбы, которые не взорвались». О, святая простота! Передавая газету А. и указывая ему на это сообщение, я сказал ему: «Опубликовывая такие вещи, вы можете быть уверены, что в следующий раз бомбы наверное взорвутся».

В нашем милом государстве, по-видимому, имеют очень смутное понятие о военной цензуре, о ее значении, и даже необходимости.

До 10 ч. вечера работал с Ив[аном] Ив[ановичем], делали запалы.

18 декабря.

Сегодня, с утра, в городе творится что-то невообразимое. Первый день общей мобилизации. Толпы резервистов, все больше безусая молодежь, везде и всюду. Непрерывные крики: «Abajo Bolivia!»[145]. По словам газет – энтузиазм, не поддающийся описанию. Утренние газеты сообщили, что наши отбили у боливийцев два форта обратно. «Превосходные силы неприятеля», по-видимому, оказались на самом деле количественно не Бог весть какими, ибо форты отобраны обратно лишь одним эскадроном кавалерии, ценой одного убитого офицера, шести солдат и нескольких раненых.

У нас в департаменте с утра ступа непротолченая от резервистов и вновь призываемых. Перед зданием – толпа баб. Большинство настроено очень весело. Первый день войны – всюду одно и то же: бодрость, веселье, огромный подъем, «дорогая родина», «умрем за отечество» и т. д.

19 декабря. Пароход «El Toro».

Вчера, в 11 ч. дня, когда я выходил уже из департамента, А. объявил мне, что мне в тот же день нужно выезжать в Bahía Negra. По-видимому, эта блестящая мысль пришла ему в голову лишь в тот самый момент, ибо за полчаса до того мы с ним мирно обсуждали наши дальнейшие опыты с запалами (приготовленные нами запалы отлично взрывались от нашего магнето лишь поодиночке, но групповые взрывы не удавались), и о моем отъезде не было ни слова. Я ему ответил, что я готов и могу выехать, но как же будет с минами?

«Мины будет продолжать изготовлять Исаков, – ответил А., – вам же нужно как можно скорее ехать в Bahía Negra, т. к. я боюсь, что Benítez по своей молодости и неопытности натворит что-нибудь несуразное».

Я согласился и выпросил лишь у него, чтобы он дал Ив[ану] Ив[ановичу] в помощники Твердохлебова[146], а по изготовлении мин выслал бы его мне вместе с минами и всем необходимым материалом в Bahía Negra.

Тут же Milton выдал мне, по приказанию А., 1500 песо в счет прогонных денег. Побежал делать покупки и к 6 ч. вечера был готов к отъезду. Оделся в хаки, облачился в краги и в пробковый английский шлем. Вид воинственный – хоть куда! Отход парохода назначен в 7 час, но я не первый день в Парагвае, и был 8-й час, когда я приехал в департаменты. По пути встретил только что призванного из запаса офицера флота, который был, по-видимому, уже осведомлен обо мне, и, отрекомендовавшись капитаном «El Toro», сказал, что пароход отойдет, как только получит разрешение А. Меня провожали мои дамы и дамы Эрна. Посидели в департаменте, и, оттуда, взяв матроса для вещей, отправились все, ведомые капитаном, на пароход.

«El Toro» в этот день только пришел с севера и был реквизирован правительством для казенных надобностей. Поэтому хозяин парохода счел за благо убрать все убранство кают, до матрасов включительно. Таким образом, придется спать на голых досках.

Главный контингент пассажиров 1-го класса – студенты-медики, в количестве около 50 человек. Все – безусая молодежь, причем некоторые из них именуют себя докторами. Упаси Боже очутиться в роли пациента в их руках! Лейтенант Keim руководит погрузкой военных грузов и гарантировал мне, что до 11 ч. «El Toro» не выйдет. Успел съездить домой, захватить подушку и покрывало, и, главное, маленькую икону Божьей Матери, бывшую со мною еще в минувшую войну на моем «Живучем». Вернувшись в 12-м часу на пароход, нашел на нем Recalde, который возвращается в Consepcion и везет с собой 800 человек пополнения. Люди эти прибыли около 1 часа ночи.

Тронулись в 1 ч. 30 м. Уже выйдя в реку, комендант отвел меня в отведенную мне каюту на верхнем мостике и дал мне в мое распоряжение вестового матроса. С его помощью, постелив на дощатую койку одеяло, поверх него покрывало, а затем простыню, устроил постель. С наслаждением снял с себя непривычные краги и, несмотря на жесткую, узкую и короткую койку, с громадным удовольствием вытянулся и заснул под давно не испытываемое потряхивание машины. Среди ночи несколько раз просыпался от бурного веселья будущих Пироговых, которые все никак не могут успокоиться. Пение и бренчание на пианино почти не прерывается.

Встал сегодня в 9 ч. Встретил Салазкина[147]; едет в Consepcion ставить разборный сарай, который везет с собой. Очень рад, есть с кем словом перемолвиться. Recalde спит почти непрерывно; при нем, конечно, какой-то мальчик. Комендант – мил и любезен донельзя. Жарко. Теневая сторона забита веселыми «хирургами». Каюта моя – на западную сторону, и после полдня солнце нажаривает ее вовсю. Что-то будет в Bahía Negra!