Последний штурм — Севастополь - Сергей Ченнык

Были выбиты почти все офицеры. Командир штурмового отряда был сражен пулей на входе в амбразуру, капитан Сибторп получил два ранения, лейтенант Фитцджеральд и младший лейтенант Хилл также были ранены, подполковник Хэндкок получил смертельную рану внутри бастиона. Капитан Ламли, застреливший на выступе двух русских, был тяжело ранен. Лейтенант Гудэнаф получил ранения, от которых скоро скончался. И это только первая часть длинного мартиролога. Из 13 офицеров, занятых в деле, 97-й полк потерял 5 убитыми и 6 ранеными. Из нижних чинов из строя выбыли 201 человек из 360.

Отряды 3-го и 41-го полков полезли в амбразуры немедленно вслед за отрядами 97-го и 90-го, но тут русские нанесли удар, загнав англичан в угол, а затем «выбросив» их через парапет на внешний склон, где плотным строем стояли отряды разных полков Легкой и 2-й дивизии и вели огонь по бастиону, пока не кончились патроны. Отправленные боеприпасы им тылом частей частью не дошли, частью были расстреляны в самое короткое время без видимого успеха.

Через полтора часа русские очистили бастион, но еще не взяли обратно парапетов. Тогда они пошли в штыковую, прикрыв ее сильным огнем стрелков. Англичане были отброшены, оставшиеся в живых попадали в ров. Некоторые, решив, что все потеряно, укрылись в пятую параллель.

Отряд 30-го полка первым поднялся из пятой параллели и побежал к выступу Редана, где понес жестокие потери: «…Пришел наш черед. Долгие месяцы ждали мы этого дня, ждали с нетерпением; нам предстояло тяжелое испытание. Как только французский флаг показался над Малаховым, наши штурмовики под командой полковника Виндхэма рванулись вперед — вначале 300 человек 90-го полка Легкой дивизии, столько же из 97-го и около 400 из 2-го батальона стрелковой бригады; затем несколько отрядов Второй и Легкой дивизий и матросы с осадными лестницами. Уроженец Норфолка, Уиндхам, вел нас к победе, и вел превосходно — “За мной, ребята, я покажу дорогу!”».

Людей поднял в атаку (или по крайней мере первым выскочил из окопов) некий рядовой по фамилии О’Брайен. Но долго быть героем ему не удалось — пуля свалила его, когда он пересекал ров. Капитан Роулендз из 41-го полка с горсткой людей предпринял отважную попытку махом пересечь открытое пространство, но большая часть его солдат была убита или ранена, и ему пришлось отойти. Лейтенант Уайт-хэд, капитан Сибторп, лейтенанты Браун и Фитцджеральд находились в укреплении с полковником Ли, пока у входящего угла не осталось всего трое рядовых, после чего они все вместе отступили. Как только голова штурмового отряда Легкой дивизии проникла в укрепление, справа в Редан вошел полковник Уиндхем со 2-й дивизией. Он подошел под выступающий угол на левом от русских фасе Редана, но, несмотря на все усилия, преуспел немногим больше, чем славные офицеры 90-го, 97-го и тыловых полков.

Штурмовые колонны 2-й дивизии покинули пятую параллель и ринулись на штурм сразу вслед за Легкой. Однако на подходе к выступающему углу полковник Уиндхем взял несколько в сторону и подвел людей к правому флангу Легкой дивизии, так чтобы оказаться чуть ниже на скате левого фаса Редана. Здесь их тоже остановил шквальный огонь с бастиона. Уиндхему не оставалось ничего лучшего, как оставить своих солдат под огнем и броситься за подкреплением. Современники оценивали эти его действия неоднозначно, а собственные солдаты и вовсе не могли простить ему того, что он бросил их, уехав за подкреплением. Хотя день закончился неудачей, Уиндхем заслужил благодарности за свои действия в бою от главнокомандующего английскими войсками в Крыму генерала Джеймса Симпсона. Уиндхем оказался единственным английским офицером, которому удалось не только дойти до русских позиций, но и ворваться в батарею. Правда один французский офицер намекнул о сомнениях в истинной доблести англичанина. Потерпев неудачу в первые минуты атаки, не сумев организовать своих людей, Уиндхем оставил их под огнем за траверсами у русской батареи и вернулся назад, потребовать у Кодрингтона поддержки. Сделал он это в некорректной форме, как утверждали очевидцы, — предельно грубо орал на генерала, не сильно сдерживаясь в выражениях, несвойственных джентльмену и офицеру.

В Англии описание штурма, написанное детально корреспондентом “The Times” Расселом, вызвало небывалый энтузиазм. Поведение Уиндхема оказалось единственным утешением национальному самолюбию, он быстро стал всеобщим любимцем, «Героем Редана» и на какое-то время самым популярным человеком в стране. 2 октября 1855 г. он, минуя чин бригадного генерала, повышается в звании до генерал-майора, назначается командиром 4-й дивизии и комендантом английского сектора взятого Севастополя. Еще через небольшое время становится начальником штаба у Кодрингтона, сменившего на посту главнокомандующего отправленного в отставку Симпсона. На этой должности Уиндхем вновь показывает свои способности эффективно выполнять задачи. После войны он написал книгу «Крымский дневник», где подробно описал события кампании. Текст книги редактировал Рассел, с которым у Уиндхема сложились дружеские отношения.

Вернемся на поле боя, где батальоны второй линии устремились на помощь своим товарищам, уже дравшимся на бастионе, но державшихся там из последних сил. В их числе шел Тимоти Гоуинг: «Под громкое британское “ура” мы продвигались вперед, хоть противник и открыл ужасный огонь, осыпая нас градом пуль и картечи; залпы эти косили нас целыми ротами. Мы, группа поддержки, прикрывали наступающих с тыла, но хватило бы и взгляда, чтобы понять, что перед вами уже не те хладнокровные, сдержанные герои Альмы и Инкермана; впрочем, кое-кто из ветеранов и здесь пытался сохранить хорошую мину при плохой игре. Счастлив заметить, что ветераны Инкермана отнеслись к происходящему с величайшим хладнокровием; некоторые из них курили трубки, и я в том числе.

Храбрый молодой офицер мистер Кольт признался мне, что дорого дал бы хоть за часть этого хладнокровия — то был его первый день под обстрелом. Он был бледен как смерть и трясся как осиновый лист, но смело встречал врага лицом к лицу. Бедный мальчик (он ведь был очень молод) просил меня не оставлять его; он погиб на подступах к Редану».

Те, кому повезло не быть сраженным картечной или ружейной пулей, добежали до брустверов третьего бастиона: «Мы атаковали во фронт. Приблизившись как можно быстрей к передней траншее, мы перемахнули через парапет и бросились на окровавленные стены Редана, преодолев двести ярдов под убийственным дождем пуль и картечи. Пробежать эти двести метров невредимым казалось чудом. Бедные наши парни падали друг на друга, но только смерть могла остановить атакующих. Пули сыпались на нас градом, картечь рвала на части; помимо фронтального огня, русские открыли еще и перекрестный. Казалось, мы попали в самое пекло, но я, как ни странно, не получил на подступах к Редану ни царапины».

Однако, просто дойти до укрепления невредимым было мало — требовалось еще и уцелеть перед ним: «Стоя на краю рва, я прикинул, как бы получше спуститься. Ров был глубиной футов двадцать, на дне его грудами лежали наши солдаты, убитые и раненые, штыки их нацелились вверх. Но решение пришло само собой — кто-то из наших со звонким “ура” ринулся вниз, а за ним, сломя голову, посыпались и мы. Взобравшись как можно скорей по противоположному склону, мы истово, по-английски, бросились в атаку на редут.